Маленькая белая лапа с зажатой в ней волшебной палочкой, иначе называемой магическим стилусом, из красивого резного дерева плавно передвигалась в воздухе, выводя узоры. Небольшой светло-рыжий с белыми пятнами пёс-корги с сосредоточенным видом рисовал магией. Каждый виток полотна выглядел чудесно со всех сторон.
Стилус остановился, магическая волна искусства замерла вслед за ним. Корги начала пробирать лёгкая дрожь. Что если он не справится?
Он огляделся вокруг. В большой комнате с светло-желтыми колоннами до самого потолка на полу было начерчено много кругов. В каждом круге стоял маг и творил. Справа от корги – его даже не приятель, но хороший знакомый бигль Рант, а впереди через несколько кругов что-то, не шевелясь и как будто не дыша, рисовала его одногруппница-кошка Винси.
«Соберись, Бруно, соберись!» – мысленно поругал он себя. Вздохнув, Бруно взял стилус поудобнее, чувствуя, как скользит по гладкому дереву вспотевшая лапа, и вновь продолжил своё дело.
Бруно изо всех сил сдерживал панику. Он участвовал в очень престижном конкурсе магического искусства или мэдж-арта. Современное искусство, заключающееся в создании произведений искусств с помощью магии. Всегда получается очень эффектно, но только лучшие могли создать нечто особенное и восхитительное.
Бруно всю ночь не мог сомкнуть глаз, думая об этом конкурсе. Он так долго учился этому, мэдж-арт был смыслом его жизни. Но он не мог больше жить, держа внутри все свои творческие порывы. Он думал, нет, он был уверен, что если он сможет показать все, что умеет, то его работы проберут зрителей до мозга костей, вызовут слезы, потому что он вкладывал в мэдж-арт всю душу и все свои эмоции. Он так общался.
Мэдж-арт Бруно любил по-настоящему. Пока одно его увлечение сменяло другое, магическое искусство нравилось ему ничуть не меньше, чем в те дни, когда Бруно только начал заниматься этим. Более того, всякий раз, как он узнавал что-то новое о своём хобби, он всё больше затягивался в мэдж-арт. И он не мог позволить себе предать самого себя и провалить своё выступление на конкурсе «Дары Итриландии». Этот конкурс был невероятно известным. Организаторы проводили соревнования по магическим наукам. На жёстком первом туре отбирались самые лучшие кандидаты, а уже потом они соревновались между собой. Призы были весьма и весьма хороши, но Бруно пришёл на конкурс не ради них. Скорее, ради того, чтобы попытаться, а если получится, сказать себе: «Я – молодец». Но если не выйдет… что ж, об этом лучше не думать. Бруно прекрасно знал, как может загнобить себя до изнеможения.
Не может быть, чтобы им не понравилось. Бруно считал, что это его лучшая работа. Должно ей стать.
Конкурс проходил примерно так: сначала их всех собрали в зале, рассказали о правилах, затем распределили по аудиториям в институте (конкурс проходил в том вузе, куда Бруно не смог поступить и потом целый месяц ходил еле живой). В аудитории для мэдж-артеров каждый получил по листочку с темой. Рисунки оценивались по креативности и идее (что было для Бруно очень важно и что он больше всего любил в искусстве), мастерству и технике (за это Бруно боялся больше всего, поэтому ломал глаза над каждой деталью) и оригинальности. Бруно получил тему «семейные ценности». Надо сказать, семейную атмосферу он знал ой как плохо по особым и личным причинам, так что ему пришлось долго ломать голову: он некоторое время просто пялился в пустое пространство, рисуя в голове изображение и напрягая мозг в поисках идеи. Бруно даже испугался, что прошло слишком много времени, а он так ничего и не придумал. Но остановиться на этой мысли он себе не позволил.
«Семья, семья, – думал Бруно, – семья… Если я просто нарисую что-то вроде мама-папа-я, дружная семья, то много баллов не светит. Нужно что-то необычное, интересное. Символизм, точно! Нужно сделать символичную картину, которая несет в себе скрытый смысл».
«Но с чем ассоциируется семья? Семья дает жизнь и счастье, она взращивает новое поколение. Взращивает! А может быть нарисовать композицию с цветами? Нарисовать большое и красивое дерево, на котором растут дети-цветы. А можно еще…»
В итоге Бруно решил нарисовать дерево возле реки, где сверкает его отражение. На дереве цветы, из которых растут еще такие деревья, но светлее, и они светятся. Большое дерево покрыто жесткой корой, оно познало жизнь, а его дети – счастливое и яркое начало новой жизни, которое им дал родитель. А в реке отражается скукоженное старое, почти сухое дерево, а вокруг него молодые. И они закрывают своего отца ветвями от дождя и грозы, благодарные за дарованную им жизнь.
По крайней мере, нормальная семья должна работать так. Наверное.
В любом случае, сейчас Бруно ужасно нравилась его идея и он прекрасно представлял себе ее в голове. Небо он сделал очень бледно-серым, почти белым, с пушистыми мягкими облаками, а дерево густым, ветвистым и с большими кучерявыми листьями. Про его детишек и говорить нечего, они были просто воплощением жизни, вились из-за нежных лепестков и раскидывали тоненькие веточки с юными светлыми листиками. Они излучали тёплый желтый свет. А в отражении они уже были такими же сильными деревьями, как и отец. Вода была темно-серой и красиво контрастировала с белым небом. Бруно также собирался добавить рамку из таких же нежно-розовых цветов с белой серединкой, что и на дереве, а сердцевины сделать светящимися таким же желтым теплом.
Он почувствовал взгляд на своей спине. Обернувшись, Бруно увидел обезьяну в бежевой мантии с эмблемой – золотое яблоко, окружённое разноцветными магическими волнами, – одну из экзаменаторов. Всего их было четверо, и они неспешно ходили по залу, смотря за соблюдением правил. Сжульничать на таком конкурсе особо бы не получилось – разве что срисовать с чужой работы, что, разумеется, было строго запрещено. Да и как? Плагиат заметят сразу, и аннулируют обе работы: не поймёшь, кто именно срисовал. Бруно сглотнул: не хотелось бы получить ноль баллов из-за кого-то, кто решил получить приз за чужой труд. К счастью, темы если и совпадали, то точно не у тех, кто стоял рядом.
Вот, например, мартышка чуть впереди него. Что же она рисует? Бруно вгляделся. Возможно, у неё тема радости, или восхищения, или счастья… То есть то, что вообще не похоже на тему Бруно. Да и, по его мнению, срисовывать и брать чужие идеи – крайне низко.
«Не отвлекаться. Только не отвлекаться…» – Бруно плотно сжал губы и вернулся к работе. Сколько там времени до конца осталось? Он наверняка успеет…

На самом деле, Бруно едва успел закончить до слов «до конца отведённого вам времени остаётся пять минут, завершайте свои работы». Он бы выдохнул с облегчением, но что-то в груди как будто мешало ему это сделать. Словно его переживания забили его горло, не давая сделать ни единого вдоха или выдоха. Бруно давно знал, что его волнение часто мешает ему закончить работу как следует, но ничего с этим поделать не мог.
– Может в столовую сходим? Ну, там, за углом, я видел, – Рант обратился к одногруппникам – Бруно и Винси – с надеждой виляя хвостом.
– Почему бы и нет, – Бруно сам удивился тому, как спокойно звучит его голос. Это казалось очень странным, учитывая его волнение и напряжение.
Винси едва качнула головой. Эта кошка была совершенно необщительной, но в творчество она окуналась с головой. Никто не мог ничего ей сказать, пока Винси сама не заканчивала работу. Бруно казалось, что если вдруг начнётся апокалипсис во время её погружения в искусство, то Винси и в таком случае даже усиком не поведёт. И её работы были какими-то другими, нежели работы Бруно и других его одногруппников. Они всегда были необычными и очень оригинальными, вот только не всегда можно было понять, что она хотела ими сказать. Образы, создаваемые этой кошкой вызывали у Бруно только беспокойство, от них веяло атмосферой опасности, даже если на них не было изображено ничего страшного. Да и сама Винси такие ощущения вызывала, неясно почему.
Вообще вряд ли кто-то на сто процентов знал, что вкладывала Винси в своё искусство, можно было только догадываться. Она почти ни с кем не общалась, на занятиях обычно сидела одна. Бруно просто не понимал, как это у неё получается. Пару дней он мог просидеть один, но потом начиналась тоска. Ну как это: не переглянуться с соседом, не прошептать комментарий насчёт чего-то произошедшего? Пусть Бруно довольно часто было комфортно в одиночестве, совсем без общения он не мог. Ему очень нужна была возможность говорить с кем-то, чтобы его понимали и поддерживали, но и сам Бруно был готов помочь другому насколько он может. Жаль только, что такое единение душ встречалось редко.

Радостно подпрыгивая, Рант поспешил к выходу из здания, как и многие другие участники конкурса, пользовавшиеся тем, что имена прошедших во второй тур должны были объявить не раньше, чем через полтора часа. Бруно и Винси молча двигались за одногруппником, не пытаясь заговорить друг с другом.
В столовой было шумно, заняты были почти все столики. Бруно взял себе суп с морепродуктами (в их городе, очень много еды включало в себя рыбу, съедобные водоросли и тому подобное, приморский же город), но съесть ничего не мог от волнения. Как оценят его работу? Вдруг он где-то ошибся и всё испортил? Силой Бруно заставлял себя проглатывать небольшие кусочки. Он и так почти ничего не ел до того, как пришёл на конкурс, а падать в голодный обморок не очень-то хотелось.
– Я говорю, наш шанс пройти очень высок, наши работы гораздо круче этих, – Рант, чавкая, разговаривал с Винси. Он набрал себе полную тарелку жареной картошки и был этим очень доволен.
– Там есть сильные соперники, – сухо ответила кошка, разрезая жареную рыбу ножом.
– Да знаю я, но всё равно, смотрите… – Рант, размахивая лапами, начал что-то бурно объяснять. Бруно мало что понимал из его речи, но ему показалось, что Винси тоже не особо слушает.
В очередной раз взмахнув лапой, Рант задел тарелку Бруно, та покачнулась. Суп немного пролился на стол и на одежду Бруно – жёлтый костюм. Совсем новенький. Бруно поморщился и взглянул на коричневое пятно.
– Ой, Бруно, извини, я нечаянно!
– Ничего, – Бруно поднялся, – я схожу за салфетками. – Их салфетница почему-то пустовала, так что взять с другого столика было единственным выходом.
Буквально через минуту Бруно вытер лужу салфетками и выкинул их. Больше есть не хотелось, а болтовня Ранта лишь больше смущала его и заставляла сомневаться в себе. Он оперся локтями о стол и положил голову на лапы, стараясь ни о чем не думать, потому что мысли все равно приведут его к чему-то плохому.
Эти полтора часа тянулись, как липкая карамель. И буквально за пятнадцать минут до сбора вся компания вернулась в здание, чтобы услышать результаты. Такие же молодые животные, как они, толпились около дверей, ожидая организаторов. Но никто не выходил, и лишь ровно в назначенный срок двери приоткрылись.
– Сейчас будет озвучен список прошедших в заключительный тур, – пума в бежевой мантии запустила участников внутрь.
Комната оказалась чем-то вроде зала для конференций. Всё пространство до сцены было заполнено ровными рядами чёрных стульев. Рант, ловко лавируя в суетящейся толпе, проскользнул к трём свободным местам поближе к сцене.
– Садитесь, дамы и господа, – шутливо поклонился он. Винси никак не отреагировала на его слова, а Бруно слишком волновался, чтобы отвечать на юмор Ранта. Он только слегка приподнял уголок рта из вежливости.
Когда все кое-как заняли свои места, на сцену вышла большая обезьяна в такой же мантии, что и другие организаторы. Её чересчур радостная улыбка на пол-лица сильно смутила Бруно. Это выглядело даже… неестественно в какой-то мере. Не может же она так радоваться тому, что её назначили озвучивать лучших участников?
– Добрый день всем! Спасибо, что пришли на отборочный тур конкурса «Дары Итриландии» по мэдж-арту! Все, кто сейчас находится в зале, постарались на славу. Но мы отобрали пятнадцать лучших. Те, кто не попал в список, не расстраивайтесь – вы попытались и сделали совершенно правильно.
Дежурные слова. Бруно знал, что обезьяне нет никакого дела до тех, кто не победит, а на тех, кто прошёл, ей лишь чуть-чуть не всё равно (в лучшем случае).
Обезьяна стала громко читать имена и фамилии из списка. Он был рассортирован по алфавиту, поэтому Бруно все сильнее и сильнее нервничал с каждым новым именем. На каждом имени в зале слышались крики радости, хлопки и громкие поздравления. Одним из первых собака зачитала имя Винси, и Рант хлопнул её по плечу.
– Молодец, так держать! – одобрительно заявил он. Винси промолчала, лишь стряхнула его лапу своим хвостом.
Вскоре и Рант получил радостные вести. Бруно в отчаянии покосился на него, чувствуя, как все сжалось внутри от волнения. Если Бруно не назовут, то он будет третьим лишним, хуже Ранта и Винси...
И вот дошли до конца списка. Его фамилию, Энтрип, так и не произнесли. Получается, что из их троицы он оказался худшим? И только тогда Бруно понял, что крепко схватился когтями за спинку впереди стоящего стула, а сам он дрожит. Он не прошёл. Не справился.
– Бруно… ой, точно, тебя же не назвали, – послышался сбоку приглушенный голос Ранта
Бруно сглотнул, в горле сводило и горело. Ненавистная боль, которая всегда приходит вместе с отчаянием. Ему хотелось провалиться сквозь землю и деться куда-то, настолько стыдно было находиться рядом с Рантом и Винси. Какой позор!
– Наверняка это какая-то ошибка! – воскликнул Рант, вскакивая со стула. – Пошли к этим, разберёмся! Пусть покажут, где ты что сделал не так!
Бруно покачал головой, боясь взглянуть на Ранта и тем более на Винси.
– Ты чего же? – недоуменно спросил Рант.
– Не хочу смотреть на свои ошибки, – Бруно отвернулся. Это было невыносимо. Если он допустил серьёзную ошибку, это значит, что он неуч, который ничего толком не знает… А если просто по невнимательности не заметил какую-то мелочь – это еще хуже.
– Ну-у, как скажешь… Ладно, пошли скорее, нам же на занятия надо успеть.
Ну почему руководство университета не могло отпустить их на весь день?! В школе обычно в таких случаях точно бы дали освобождение от уроков, а здесь же придётся идти на последнюю пару, как им и сказали. Бруно не мог представить себе, как пойдёт туда, тем более, что последней парой было занятие у его любимого преподавателя…
Ребята возле Бруно начали вставать. Рант и Винси отошли, даже не обратив внимания на Бруно. Должно быть, они не уделили его провалу столько внимания, сколько он думал. Просто на самом деле им плевать, как и всем остальным.
Бруно пошел по коридору, устремив вперед невидящие глаза. Вокруг шли молодые животные, но Бруно не обращал на них внимания. Он едва стоял на лапах.
Вначале он был просто не способен думать, он просто чувствовал себя отвратительно. Но понемногу он начал успокаиваться. Когда Бруно вышел из здания на улицу, на него повеял легкий теплый ветерок, как будто жалея и гладя по голове. Бруно вздохнул и зажмурился, опуская голову.
Он сел на скамейку рядом, угрюмо глядя на проходящих мимо него юных художников. Почти все они болтали и улыбались, были довольные. Кажется, они не мучились так, как Бруно, хотя очевидно, что многие тоже оказались отсеянными. Или нет?
Наверное, он опять слишком серьезно подошел к этому. Он слишком усердно подходит к рисованию, потому что для него это не просто любимое занятие, а жизнь. И он должен в ней преуспеть, но не может. Наверное, не повезло от рождения. Просто бездарь.
Бруно пытался понять, что же он сделал не так. Ему казалось, что его рисунок был хорошим и с мудрой идеей, что же им не понравилось? Может, они просто решили, что он строит из себя мудреца, а на деле его идея была просто дурацкой? Чем работы Ранта и Винси понравились им больше? Рант явно был слишком поверхностным и не способным глубоко думать.
Рант просто любил рисовать, и его рисунки были яркими и динамичными. Но они просто изображали то, что изображали, в них не было атмосферы. Они не несли в себе чувств. Может быть дело было просто в том, что Ранту все нипочем, и он, кажется, всегда был высокого мнения о себе и поэтому никогда не испытывал душевной боли. Неужели таким, как Бруно, просто нет места в мире искусства? Все любят уверенных и сильных, а тех, кто чувствителен ко всему на свете, презирают и считают слабаками. Хотя всякие там Ранты просто живут и не видят большую часть мира. Неужели это справедливо?
Бруно глубоко вздохнул, выныривая из своих страданий. Он любил истязаться из-за любого проигрыша, и сам не понимал, почему. Кажется, ему просто хотелось наказать себя за то, что был недостаточно хорош. Но сейчас было не время страдать, ему нужно на занятие. В универе даже не могли дать выходной в честь конкурса… Нужно же загонять бедных студентов под аргументом «вы уже взрослые»…

На остановке Бруно запрыгнул в первый же автобус, пусть он и был целиком заполнен так, что пассажиры ощущали себя как рыбки, набитые в бочку. Обычно Бруно предпочитал дожидаться другого транспорта, но сегодня он просто хотел скрыться с места, где его настиг позор. Он поспешно оплатил проезд и стал частью разношерстной толпы.
Он не обращал внимания на то, где едет. Он все же не мог избавиться от мрачных мыслей и продолжал обрабатывать в голове сегодняшний день, и потому удивлением для него стала фраза водителя: «Остановка Университет магии». Бруно быстро выскочил из автобуса и поплелся к зданию университета, которое возвышалось чуть впереди. Впереди он видел Ранта и Винси, но подходить к ним не стал. Он знал, что они не виноваты в его «тараканах», как любила говорить мама, но ему было неприятно от мысли о том, что будет, если на него посмотрят эти двое Победителей.
Обычно Бруно полдня мог жить в грезах, представляя, как он заслужит призвание, как все будут нахваливать его и его работы и равняться на него. Когда они поймут, что делается внутри его души. Бруно всю жизнь хотел сотворить что-то важное, долговечное. Что-то, что другие будут помнить и вспоминать ещё долго. И когда он начал заниматься мэдж-артом, он подумал: «Вот, это моё призвание». Но, похоже, нет, если он даже какой-то отборочный тур какого-то глупого конкурса пройти не смог… Не хотелось даже вспоминать о его привычном состоянии, когда он мечтал о славе, это просто несбыточные мечты.
Когда Бруно дошёл до университета, в его коридорах было тихо. Уже начались занятия, поэтому никто никуда не выходил. Несомненно, Винси и Рант сейчас сидят на паре, к слову, именно по мэдж-арту…
Бруно пошёл к аудитории, где должен был заниматься, но идти ему совершенно не хотелось. Опозорился, совсем опозорился, а сейчас ещё привлечёт к себе внимание своим опозданием…
Да, одногруппники пока не могли знать о его провале, но Бруно чувствовал, что просто не мог смотреть им в глаза. Он хотел слиться со стенами, исчезнуть, чтобы больше никто о нем и не вспомнил. Лучше, чтобы забыли, чем помнили о твоем позоре.
Просто Бруно не мог так. У него все болело, не было сил, а сейчас надо будет напрячься. Он не может, кажется, сейчас он потеряет сознание…
Бруно скинул свои вещи на подоконник в конце коридора и сел прямо на пол – всё равно костюм испачкан. Потом постирает. Наверное.
Он прислонился затылком к стене и закрыл глаза, пытаясь дышать ровно. Хотя в горле все еще болело и терзало. Наконец Бруно не выдержал и расслабился, пуская все на самотек. Из глаз потекли слезы, и он всхлипнул, провел лапой по глазам. Ну и ладно, все равно никто не видит. Какая теперь разница, его самооценку уже не спасти.
«Может, все-таки нужно было пойти на занятие?» – подумал Бруно спустя какое-то время. Подняв лапу, он взглянул на свои часы. Обычный круглый циферблат в «рамочке» в форме окружности бронзового цвета. Внизу, чуть выше цифры «6» витиеватая надпись – «Фабрика Времени». Так пафосно называлась компания, производящая часы. Там работал главным мастером отец Бруно… Воспоминание о том, почему Бруно носит эти часы, не могло улучшить его состояние. Он постарался скорее его отогнать. Из-за пришедших мыслей он чуть было не забыл, зачем вообще поднял лапу.
Но взглянув на время, Бруно понял, что прошла уже большая часть занятия, сейчас появляться там не было никакого смысла. Он знал, что надо отвлечься, поэтому он решил сделать это хотя бы с помощью музыки. Бруно достал из рюкзака красивый телефон, блестящий, с серебристым корпусом. Мама купила его на день рождения, он был весьма дорогой. Хотела хоть раз порадовать.
Бруно открыл список своих плейлистов. Был общий, который он обычно слушал с конца, был список любимых треков, был отдельный плейлист для классики. Бруно слушал его в поисках мотивации, и он знал наизусть биографии всех своих любимых классиков. Великие личности, которые пробились из низов в вечную славу. Не то что Бруно, нашел, с кем себя сравнивать.
Бруно было стыдно даже смотреть на плейлист с классикой, будто великие композиторы будут осуждать его за прослушивание их музыки. Бруно быстро ткнул на самый верхний плейлист, с музыкой из одной пьесы-трагедии, на которую он ходил в начале года вместе со своей группой. Сама пьеса ему совсем не понравилась, слишком грустная и депрессивная, отбивает всякое желание жить. Автор сюжета, видимо, просто хотел выместить свои обиды в сюжет, что и делали многие творческие личности. Но музыка там была прекрасная, только очень грустная. Обычно Бруно не слушал грустную музыку, чтобы не впасть в тоску. Но сейчас это было в самый раз. Он как раз хотел дать волю эмоциям, пока никто не видит.
Бруно включил плейлист и закрыл глаза, не пытаясь сдерживать слезы.
Казалось, что он сидел так целую вечность, прежде чем услышал звон, что смог пробиться через музыку. Это было оповещение о конце учебного дня.

Бруно быстро вытащил наушники и поднялся.
Двери аудитории распахнулись, и одногруппники Бруно, переговариваясь меж собой, высыпали из комнаты и поспешили в сторону лестницы, двигаясь, будто единый организм. Ни один взгляд, ни одно слово не было брошено в сторону Бруно. Он словно стал невидимкой для них.
Бруно уже собирался пойти в ту же сторону, чуть позади группы, как из аудитории вышел их преподаватель – немолодой викунья Альфред, но учащиеся, конечно, называли его иначе – профессор Хиклин.
– Бруно? – удивлённо спросил он, заметив Бруно. – Почему же ты не пришёл на занятия?
Его немного обрадовало, что профессор Хиклин обратил внимание на его отсутствие. Бруно грустно вильнул хвостом, пытаясь собраться с мыслями. Как ему объяснить любимому преподавателю, почему он прогулял? Сейчас ему даже в глаза профессору было стыдно смотреть.
Альфред задумчиво взглянул на Бруно и, похоже, всё (или хотя бы кое-что) понял. Возможно, Рант рассказал ему, но в любом случае, профессор никогда не ругался и относился к студентам с пониманием.
– Из-за конкурса, верно? – негромко спросил он. Получив робкий кивок, Альфред продолжил:
– Давай улучшим твой результат, – предложил он, – можешь задержаться?
– Не выйдет, – буркнул Бруно, начиная сердиться, сам не зная отчего.
– Почему же? – также мягко спросил профессор.
– Потому что я бездарь, и делать мне тут нечего. Мне дворы мести надо. Вот почему!
Хиклин некоторое время помолчал, Бруно почувствовал себя неловко и не решался поднять глаза.
– Ну Бруно, ты же поступил сюда. Бездари, как ты выражаешься, вообще не могут пробиться на твой факультет. Конкурс очень высокий. Я же видел твое портфолио. Я считаю, что ты очень талантлив, Бруно, но талант нельзя забрасывать.
– А эти моего таланта не увидели, – язвительно сказал Бруно, наконец, подняв глаза. Взгляд профессора был сочувствующий и немного болезненный.
– Бруно, давай ты попробуешь немного позаниматься дополнительно? Я тебе расскажу некоторые методики, которые обычно не показываю тут, потому что время не позволяет. – Альфред кивнул на дверь. – Да и они… Не всем понадобятся. Но тебе определённо могут пригодиться.
Бруно пожал плечами и вслед за Альфредом зашёл в аудиторию. Профессор дошёл до своего стола, находившегося на возвышении, и положил сумку прямо на него.
– Расскажи, – негромко и вежливо попросил он, – какая тема была у тебя на конкурсе?
Вздохнув в попытке сдержать новый поток слез, Бруно всё же нашёл в себе силы раскрыть рот и ответил:
– Семейные ценности.
– Да, интересно… – кивнул Альфред. – Тема довольно часто встречается, и каждый видит это совершенно по-разному, так что я хотел бы услышать и твоё видение. Если хочешь, конечно, можешь рассказать, как ты отобразил это в своей работе.
Бруно всегда находил трудным передать словами те мысли, которые составляли идею, появившуюся у него в голове. Но здесь почему-то было легче. Может, потому что он чувствовал, что профессору действительно интересна его идея и его работа? Ему стало спокойнее, как ни странно, хотя почти всем вокруг он не очень-то доверял, боялся, что его раскритикуют или сделают замечание.
Бруно постарался описать свою идею как можно яснее.
– Это действительно оригинально и отображает саму суть темы. В предыдущих работах по теме я не встречал такого подхода, – кивнул Альфред. – Зная тебя, я думаю, что ты отобразил это на высшем уровне.
– Но я же где-то ошибся! – воскликнул Бруно. – Мою работу не посчитали достойной, значит, она далеко не на высшем уровне…
Альфред в задумчивости покачал головой.
– Ты знаешь, это может быть и не так. Творчество – это очень субъективно. Стоит попасться проверяющему, который мыслит совсем не так, как ты, и ты уже получаешь низкий балл. А другой поставил бы совсем иную оценку. Может, тот, кто проверял твою работу, видит эту тему совсем иначе. Он мог ожидать увидеть счастливую семью на пикнике. Или что-нибудь ещё. Поэтому бывает очень сложно проходить творческие испытания. Нельзя предугадать, как могут мыслить проверяющие. Все мы разные.
Бруно понимал, что это действительно так. У него был когда-то учитель по мэдж-арту, который критиковал многие его идеи и рисунки. Он делал это не со зла, он искренне верил в то, что делает благое дело и направляет Бруно на правильный путь, но по итогу у Бруно только сильно упала самооценка, и он едва ли не бросил заниматься. К счастью, ему удалось уговорить родителей перевести его к другому учителю (точнее, учительнице), и она уже относилась лучше к мыслям Бруно, да и вообще она почти всегда всех просто хвалила. Пусть кто-то и считает, что так делать нельзя, мол, это не мотивирует детей стать лучше, Бруно считал, что именно эта учительница многому научила его. Она до сих пор спрашивала его, как у него дела. Потому что ей не было всё равно на учеников.
– А мне кажется, что я всё же где-то ошибся… Стоит мне потерять концентрацию, и я тут же где-нибудь ошибаюсь, делаю что-то не так! Забываю тень или что-то еще… Я могу хорошо рисовать только дома, когда не смотрят.
– Наверняка мы бы узнали, если бы видели твою работу и оценку. Вариантов есть множество. Вплоть до того, что кто-то нечаянно или специально попал заклинанием по твоей работе, испортив её, – сказал Альфред.
– Да я понимаю, что надо было подойти и посмотреть, но я не могу, это было бы слишком мучительно… – с досадой ответил Бруно, ругая себя. Почему он такой хлюпик, что даже собственным ошибкам в лицо взглянуть не в состоянии?!
– Бруно, это нормально. Ты просто сильно расстроился, неудивительно, что ты не решился подойти. Знаешь, если бы я в твоём возрасте оказался бы в такой ситуации, я бы, наверное, реагировал примерно так же.
– Серьёзно?! – от неожиданности выпалил Бруно, ошеломлённый словами Альфреда. – То есть… Извините, но вы же мастер в своём деле, и… – у него не хватило слов, чтобы выразить своё впечатление от этой фразы.
Альфред по-доброму усмехнулся.
– Когда я только начинал заниматься мэдж-артом, у меня были сплошные неудовлетворительные оценки, а преподавательница меня терпеть не когда и постоянно намекала, что я должен выметаться из художественной школы. Мол, я бездарность и непонятно, что я вообще здесь делаю. Она любила швырять мои картины на пол лицевой стороной вниз, а потом смотреть, как я ковыряюсь и поднимаю их.
Глаза Бруно, кажется, округлились и увеличились в размерах. Теперь он был в шоке ещё больше. Альфред всегда был для него вроде авторитета, его мозг, казалось, был наполнен мудростью доверху, и Бруно мог только слушать его с открытым ртом и чувством, что находиться перед бесконечной вселенной знаний. Наверное, его училка была… дурой, мягко говоря. Психанутой.
А Альфред, похоже, снова увидел Бруно насквозь и улыбнулся краем рта.
– Да-да, именно так и было. Я, честно говоря, в детстве ненавидел рисовать. Точнее, я любил рисовать просто фломастерами в раскрасках, а художку ненавидел. Родители просто решили, что у меня есть потенциал и отдали меня туда еще до школы. Но однажды я решил разобраться в этом, и когда у меня стало получаться, я стал заглядывать глубже, находя такую информацию, которую нам никто не рассказывал. И чем больше я узнавал, тем больше увлекался этим, становился частью. И это стало делом моей жизни, но я и сейчас продолжаю изучать искусство, узнаю что-то новое. Надеюсь, Бруно, что ты полюбишь мэдж-арт так же сильно, как я. У тебя есть все способности, главное – не мешай им раскрываться.
Бруно грустно вильнул хвостом.
– А я, видимо, только и делаю, что мешаю своими придирками к себе…
– Бруно, – мягко начал Альфред, – не нужно пытаться делать всё идеально. Ты хочешь от себя максимум, хочешь прыгнуть выше головы, но это не так просто. Более того, никто не идеален. Да, кто-то может делать всё идеально с первой попытки, но и он однажды может оступиться, я бы даже сказал, это непременно произойдет. Ты очень критичен к себе, Бруно. И кроме того, ошибки случаются в том числе из-за того, что кто-то отчаянно не желает их допустить.
– Эээ, это как? – непонимающе уточнил Бруно.
– Ты стараешься изо всех сил, пытаясь не допустить ни одной ошибочки. Но в результате ты тратишь максимум своих сил на это, организм истощается, ты начинаешь терять концентрацию и в самом деле ошибаешься, хотя видишь это худшим результатом.
Бруно понравилось, что учитель так просто объяснил ему это. У них были преподаватели, которые в ответ на такой вопрос, стали бы оперировать сложными терминами и говорить что-то вроде «вы недостаточно мотивированы, вот и не выходит» или «вы должны бороться со своей неуверенностью» – дурацкие фразы, которые Бруно слышит на протяжении всего своего обучения и которые выдают, что собеседнику абсолютно плевать на его чувства. А профессор Хиклин объяснил это так, что Бруно не потребовалось максимально напрягаться, чтобы хотя бы понять значения употребленных им слов, и он сказал это с явным небезразличием. Он правда хотел помочь.
– Если хочешь, я могу показать тебе твои обычные ошибки и объяснить, что можно сделать, чтобы их не допускать. И тогда в следующем году ты сможешь попытаться вновь и уже получить лучший результат.
– Но вы же показываете мне мои ошибки, разве нет?
– Хах… – тихо усмехнулся профессор. – Знаешь… Я показываю их только тогда, когда вижу, что ты в состоянии их увидеть.
– Что?
– Когда ты не в слишком плохом настроении.
Бруно похлопал глазами. Его плохое настроение так явно видно окружающим?
– Когда я долго работаю с учениками, – сказал профессор, снова, судя по всему, прочитав его мысли, – я настраиваюсь на их волну и начинаю понимать по их мимике, жестам и даже голосу, каково их эмоциональное состояние.
– Ничего себе, – выдохнул Бруно, снова испытав прилив благоговения перед этим животным. Вот дает! А он и не знал, что профессор так хорошо его знает!
– Но сейчас, хоть тебе и плохо, я думаю, после моих слов ты сможешь их перенести. Или я ошибаюсь?
Бруно задумался. Опять глядеть в лицо своим глупым ошибкам, опять мысленно хлопать себя по лицу и мысленно же ругать за глупость… Но почему-то теперь он чувствовал себя решительнее насчёт этого. И он кивнул.
– Нет, я в порядке. Уже. Давайте посмотрим на мои ошибки.
Ещё какое-то время они занимались. Профессор Хиклин вовсе не ругал Бруно, а просто объяснял, что ему можно сделать, чтобы избавиться от этих косяков, преследующих его. И Бруно чувствовал себя только лучше. А еще Хиклин продолжал рассказывать немного о себе и говорить, что, несмотря на ошибки, работы Бруно передают его чувства и душу, как и должно быть у хороших творцов.
Кроме того, после разбора ошибок, они сделали ещё несколько совсем новых заданий. В конце концов, Альфред приподнял рукав и взглянул на часы.
– Ох, нам, наверное, уже пора расходиться. Давай я тебе дам небольшое домашнее задание, а потом, как только закончишь, мы посмотрим, хорошо? На этой неделе у вас больше нет занятий по моему предмету, так что времени достаточно, я думаю. Но, если не успеешь, ничего страшного.
Бруно кивнул.
Профессор открыл свою сумку и стал там что-то искать. Наконец, он достал лист бумаги, посмотрел и протянул его Бруно.
– Спасибо вам! – от души поблагодарил Бруно, бережно перекладывая лист уже в свою сумку. Он хотел сказать ещё много чего ещё, но эти мысли не нашли выражения в словах, поэтому Бруно ограничился этой короткой фразой. Впрочем, у него ещё будет возможность высказать всё это и поблагодарить профессора как следует.
– Не стоит, – улыбнулся Альфред.
Оба они вышли из аудитории и разошлись.
Бруно просто толкнул дверь на улицу, попрощавшись с охранником, и вышел в вечернюю прохладу.
Бруно шёл по дороге домой, а внутри него что-то грело его душу, как будто учитель зажёг давно потухшую свечу. И тепло этой душевной свечи двигало его вперёд, мотивировало на новые действия – Бруно чувствовал, что попроси его кто-нибудь сейчас сдвинуть гору, он бы и это смог. И несмотря на то, что он не очень любил приходить домой – когда в последний раз его ждало там что-то хорошее? – Бруно почти не ощущал этого нежелания, и оно его совершенно не беспокоило.

Отперев дверь дома своим ключом, Бруно вошёл в коридор.
– Ты припозднился, – услышал он хмурый голос со стороны кухни. Зайдя туда, Бруно, как и рассчитывал, заметил родителей.
– Я занимался, прости, мам, – извинился Бруно, моя лапы.
– Что там с твоим конкурсом? – вспомнил отец. Неожиданно. Бруно лишь мимоходом упомянул об этом за завтраком и даже не рассчитывал, что кто-то запомнит.
Бруно недовольно сжал губы, вспомнив о своём провале, поэтому просто помотал головой, опасаясь, что не сможет ничего больше сказать. Свеча опять начала гаснуть от мрака, которым давным-давно пропиталась квартира родителей. Они, увы, в отличие от профессора Хиклина, не умели зажигать свет в других, а вот гасить – очень здорово у них получалось. Точнее, это было скорее про маму.
– Я давно тебе говорила, что надо перестать заниматься этой ерундой, – сердито сказала мама. – Перевёлся бы на более переспективный факультет. Хотя бы на то же природопользование.
– Спасибо, – не подумав, процедил сквозь зубы Бруно, но она, к счастью, не услышала.
– Кстати о полезном, – вдруг вспомнила о чем-то мама, – я тут кое-что нашла. Смотри.
Мать сунула Бруно в лапу какую-то бумажку. Он вяло посмотрел на нее.
– Что это? – спросил он, тупо глядя на буквы и не вчитываясь в их смысл.
– Это подработка в ресторане. Официантом.
– Чего?
– Ты уже взрослый, Бруно. Мы с папой подумали и решили, что, раз нас в семье много, все должны вносить свой вклад, если есть возможность. Полно студентов из других городов, которые успевают и учиться, и работать, чтобы заработать себе на хлеб и крышу над головой, а не жить за счёт родителей, так что и ты можешь, не перетрудишься. Поэтому после своих занятий ты будешь ходить в ресторан и работать там.
Ничего себе. Это как понимать? Почему мамуля ставит его перед фактом и даже не сказала это не в вопросительной форме? Особенно во всём этом Бруно «понравилась» фраза «ты уже взрослый».
Мама смотрела на Бруно выжидающе, не понимая, почему он молчит. Бруно слегка завелся и пытался держаться. Надо было что-то сказать. Вдруг удастся обойтись без скандала.
– Мам, я и так ничего не успеваю.
– Значит откажись от каких-то домашек или лекций. Велика потеря.
– Нет! – возмущенно воскликнул Бруно. – Ни за что!
– Никаких нет! Я сказала!
– Плевать мне, что ты сказала! – Бруно взвился и закипел, как чайник. – Мне это надоело, мама! Мое рисование – не баловство! Сколько можно повторять! Я не упущу ничего, что связано с этим! Без рисования мне не жить!
– Не говори глупостей! – рявкнула мать. – Работа нужна, чтобы были деньги. Я уже столько раз говорила. В игрушки надо было в детстве играть. А мы должны что-то есть. Тебе это любой опытный зверь скажет. Даже отец подтвердит. Антонио?
– Да-да, – сказал отец, глядя в газету, – слушайся маму, сынок.
Бруно стиснул зубы, в ярости взглянув на своего отца.
– Зачем есть, если я буду просто продлевать невыносимую для меня жизнь? – спросил он, снова посмотрев на мать и пытаясь сдержаться и не орать.
– Что ты несешь?!
– Да ничего я не несу! Не буду я прогуливать лекции!
– Сколько вас таких с дипломами выходит, а потом стоит на улицах, пытаясь впихнуть кому-нибудь свои «произведения»! Художник – это не профессия!
– Почему?!
– По кочану! Я миллион раз говорила! Если ты не будешь работать, ты жрать тоже не будешь! Ты хорошо понял?
– Ладно, – холодно отозвался Бруно.
– Ты со своим рисованием помрешь с голоду! – продолжала верещать мать. – Или бездомным станешь! Бестолочь, я о тебе беспокоюсь!
Из соседней комнаты раздался детский плач. Мать тут же сорвалась и направилась туда, бросив монстроподобный взгляд на сына. Он понимал, что его ждет бойкот матери недели на две. Так всегда бывает.
Мать Бруно, казалось, была из камня. Он ни разу не видел у нее каких-либо высоких чувств, которыми он так восхищался в разумных существах. Бруно много раз задумывался, можно ли его мать считать живой или нет. Она только и делала, что вечно думала о том, что нет денег и что скорее бы ей «сдохнуть». При этом любила попрекать Бруно, что в старости он ей и стакан воды не подаст. Да, логики в этом не было никакой, Бруно уже перестал ломать голову над причиной таких слов. Он так и не понимал, зачем мать хочет повышения на работе, если она все равно найдет, чем быть недовольной. Похоже, это какое-то странное удовольствие у определенной категории животных – искать препятствия радоваться жизни.
Кроме того, мама, кажется, не одобряла ничего, что делал Бруно. Когда он увлёкся искусством, она скрипела зубами и примерно раз в две недели заводила разговор о том, чтобы он бросил это дело. Когда Бруно решился поступать на желанную специальность в вуз, ему пришлось три! месяца беспрестанно воевать с мамой (что тогда серьёзно подорвало его душевное и физическое здоровье), но она всё равно осталась недовольна. Кроме того, матери не нравилась и его внешность. Во-первых, Бруно наотрез отказался обрезать хвост, как это принято по так называемым стандартам породы. Мать тогда чуть с ума не сошла. Она кричала, что это некрасиво, что он будет мести грязь по улицам, что он не уважает семью… Но каким-то чудом Бруно хвост отстоял. А во-вторых, на деньги, скопленные к совершеннолетию, Бруно сделал себе пирсинг в ушах и купил красивые серьги, как давно хотел. Это вызвало ещё большую волну ярости, чем история с хвостом. Мать грозилась выгнать его из дома за такую выходку. Отказывалась выходить вместе с ним на улицу, чтобы никто не подумал, что у неё, такой правильной и замечательной, такой гадкий сын. Каждое утро почти буквально начиналось с боя. Сëстры тогда записались на кучу дополнительных кружков, а когда их не было, сбегали в гости к подружкам, потому что дома находиться было невыносимо. К счастью, Бруно тогда готовился к экзаменам и поступлению (единственный плюс этого), поэтому тоже мог исчезать из дома совершенно законно. Но вспоминать это время ему не хотелось совершенно. Бруно всегда платил слишком дорого за то, чтобы жить так, как хочется ему.
Отец Бруно был не лучше. Во-первых, он маг, хотя мать Бруно не любила магию, считала ее странной и опасной, а магов – лентяями и безмозглыми шутами, которые любят риск. Бруно так и не понял, как его отец-маг умудрялся с этим мириться. Хотя, похоже, его отец вообще был почти лишен эмоций, он говорил сухо, мало, и только про что-то житейское. Бруно никогда не мог с ним общаться как с родным, они были почти чужими. А во-вторых, он никогда не спорил с женой и даже не говорил чего-либо, с чем она была не согласна. А когда Бруно или его сëстры ругались с мамой, он, как правило, просто отстранялся от происходящего, читая книгу, газету или занимаясь чем-нибудь ещё, поддакивая там, где нужно.
На самом деле, этот спор с мамой долго не продлился только потому, что они так ругались как минимум раз в две недели. Когда Бруно был младше, споры длились гораздо дольше, даже по несколько часов. А сейчас они уже заранее знали, кто что скажет, поэтому половина спора проходила в мыслях каждого их них, и они реагировали каждый раз одинаково. То есть Бруно весь день ходил разбитый, а мама обижалась несколько дней.
Бруно сел за стол и уставился в одну точку. Бумажонка лежала рядом. Через какое-то время пришла мама, и от нее веяло негативом.
– Я уложила Руди спать, а ты его разбудил. Тебе даже до брата нет дела, – Бруно не стал задумываться над этим обвинением и оправдываться, что он не знал. – Садись давай за стол, – сказала она, несмотря на то что Бруно и так за ним сидел, – Иви пробовала новый рецепт яблочного пирога, он уже, конечно, остыл, так что тебе придётся есть холодный.
Закончив эту маленькую речь, она встала и вышла их кухни. Пожав плечами и не смотря на Бруно, отец тоже вышел вслед за ней.
Иви – так звали одну из младших сестёр Бруно. Вообще-то, их было две: Иви и Джилс были близнецами. Но по характеру они отличались. Иви была очень хозяйственная, любила готовить и отличалась дружелюбием, поэтому из всей семьи с Бруно у неё были самые тёплые отношения, хотя у них не было общих интересов. Джилс же любила сражения, но при этом обожала носить красивые наряды; Бруно очень нравилось вспоминать про то, как в детстве она играла одновременно рыцарем и принцессой, потому что ни ту, ни другую роль она никому уступать не хотела. Иногда она спорила с мамой, но это всегда заканчивалось тем, что её лишали сладкого или чего-нибудь ещё. Кроме них, у Бруно был младший брат, тот самый Руди, но он был совсем маленький – родился буквально месяц назад. И Бруно оставался единственным из детей, кто обладал магией. Из-за этого он чувствовал себя очень одиноко в собственном доме. Даже Иви, тёплая и сочувствующая, не могла в полной мере помочь его проблемам.
Бруно быстро съел кусок холодного пирога и убрал за собой. Затем он прошёл в свою очень маленькую комнату и сел за стол. Какое-то время он посидел, глядя в стену. Все тепло в его душе улетучилось, спасибо маме с папкой. Бруно снова погряз в своей грусти и стал обдумывать день. Пришла новая тревога, что он зря согласился на предложение профессора. Он обязательно его разочарует, потому что он притворяется тем, чем не является. И снова в его голове всплыл весь день, все неприятные моменты, снова ударили по сердцу Бруно, и его состояние стало таким же, как после конкурса. Все силы как будто высосали, и он не мог и не хотел что-то делать.
Каким же все же добрым оказался профессор… ну почему они друг другу чужие животные? Вот бы он был отцом Бруно… Тогда он бы относился к нему так же хорошо в любом случае. Независимо от того, хорошо он рисовал или плохо. Бруно понял, что общение с профессором для него оказалось одним из самых приятных вещей за последние годы.
Бруно надел наушники со своей музыкой из трагедии, и ему стало чуть легче. Он вздохнул глубоко и достал лист с домашним заданием и стал его выполнять, не желая откладывать. Надо хоть попытаться что-то сделать. Ему не терпелось вернуться к любимому делу, но при этом он и опасался забыть что-то из того, что ему рассказал профессор. Бруно где-то вычитал, что большая часть информации забывается очень быстро, а потому хотел закрепить её в своей голове с помощью задания.
Два задания, которые ему дал учитель, оказались не очень сложными, хотя в некоторых местах ему пришлось поразмышлять. Наконец, Бруно подцепил когтями лист с заданием, чтобы убрать его назад в сумку, но тут от него отлепился другой листок и медленно упал на стол.
«Ой, ещё задания?» – мелькнуло в голове у Бруно. Он взял второй лист и стал читать. Но здесь уже было что-то более сложное. Оно даже по формулировке не было похоже на обычные задания. «Нужно доказать, что совмещение заклинания магической кисти с другими заклинаниями возможно, при этом с минимумом временных и энергетических потерь… Какие условия для этого необходимы? Как нужно изменить формулу заклинания, чтобы стало возможным изменять объект во время самого процесса рисования?». Дальше шли ещё непонятные строчки, похожие на размышления и на формулировки задания одновременно. Внизу были записаны несколько формул заклинаний, похожих на формулу магической кисти. Если совсем кратко передать суть этого текста, то рисование магией происходит так, что художник сначала представляет изображение у себя в голове, а потом с помощью магической кисти проецирует изображение в голове на бумагу, пол, воздух или еще куда-либо. Но проблема в том, что иногда в твоей голове идея выглядит красиво, а на деле получается не такой результат, который ты хочешь, и тебе бы хотелось остановиться и отменить последние действия. Но в магическом рисовании это не получается, потому что когда ты применяешь заклинание для создания картинки из головы, ты уже не можешь остановить его, пока оно не нарисует все, что ты представил при его применении. Обычно художники делят свою идею на маленькие детали и рисуют их по отдельности, но из-за этого целая работа в конце может выглядеть странно, потому что ты концентрировался каждый раз на детали и вынужден был не переводить фокус на все изображение полностью. Это и составляет основную проблему мэдж-арта. По крайней мере, Бруно думал, что иначе никак. Но составитель задания пытался изменить формулу заклинания магической кисти так, чтобы заклинание становилось более гибким, и тем, что оно рисует можно было управлять уже в процессе рисования. Выходит, что маги-профессионалы знают, как можно улучшить заклинание кисти. Никто из однокурсников Бруно и даже преподавателей таким не пользовался. Скорее всего, только мастера вроде Альфреда это умеют. И он хочет, чтобы Бруно сам догадался, как это сделать. Он увидел в нем умного пса. Бруно не должен испортить впечатление.
Бруно видел похожие фразы только в задачах по геометрии, когда надо было доказать, что стороны многоугольника равны или какой-нибудь треугольник является прямоугольным. А теперь ему встретилось такое и в искусстве. Похоже, составитель задания (не сам ли профессор?) хотел подобрать для учеников что-то позаковыристее.
– Ничего не понимаю, – пробормотал Бруно, опуская взгляд, чтобы вновь вчитаться в слова, написанные на листке. Всë это было гораздо сложнее чем то, чем Бруно занимался раньше. Это явно было близко к какой-то теории магии, а у Бруно было так себе с теорией. Он гораздо лучше понимал и запоминал всё при помощи практических заданий.
Бруно пытался разобраться с этим, пробовал и так, и эдак, но ничего не получалось. И это пугало его. Вот только ему начало казаться, что он что-то понимает в этом, как ему дали такое задание! Бруно вздохнул и оперся на лапу. Похоже, он что-то недопонял и даже не сразу сообразил…
Бруно мучился с этим довольно долго. В конце концов, пришла мама и потушила свет, заявив, что Бруно пора спать. Но он всё же не мог успокоиться, даже когда лежал в кровати в почти полной темноте. В конце концов, он вылез из-под одеяла и подошёл к двери комнаты. Бруно всегда нравилось, что у него есть своя комната (сестры спали в другой, а Руди был слишком маленьким и потому пока обитал в комнате родителей), а теперь он обрадовался этому еще больше – сейчас он не рисковал никого разбудить и получить кучу лишних вопросов. Бруно тихонько покинул комнату и, крадучись, двинулся к входной двери. Накинув плащ, Бруно открыл дверь и вышел из дома.
Неудивительно, что на улице было холодно. Таким же холодным казался Бруно свет звёзд. Хорошо, что Бруно уже не боялся темноты, как маленький щенок, но ночь всё равно внушала ему опасения. Ладно, он же не собирается целую ночь шататься по городу, он всего лишь хочет освежить свои мысли. И он будет очень-очень осторожен. А ещё у него есть магия! Главное, не растеряться при встрече с какими-нибудь хулиганами…
И Бруно двинулся в путь, выбирая самые широкие и освещённые улицы. Прохожих, конечно, не было. Стоявшая тишина пугала даже больше тьмы.
Огромное здание университета во тьме казалось ещё выше и значительнее. Углы отбрасывали зловещие тени, словно здание собиралось поглотить Бруно. Эта мысль едва не рассмешила его.
«Вот и прекрасно!» – подумал он «в ответ» на предыдущую мысль. – «Хоть знания получу, их в этих стенах должно быть полно».
И тут Бруно понял, что ему нужно. Завтра же он пройдёт в библиотеку и поищет информацию там. «Раз уж её нету в твоей глупой голове», – обругал сам себя Бруно. Хотя какое завтра?! Завтра уже нужно было бы отдать задание учителю (Бруно хотел это сделать как можно скорее), а за пару перерывов он вовсе не успеет ничего сделать! Значит, выход один – пойти в библиотеку прямо сейчас.
Бруно развернулся и поспешил домой – за листком с заданием. Так же бесшумно пройдя к себе в комнату, он взял лист, который он оставил на столе, заодно прихватив тетрадь (возможно, ему потребуется дополнительное место), и вновь вышел. Теперь он шагал быстрее, стремясь как можно скорее попасть в библиотеку.
Наконец, он подошёл к одноэтажному зданию недалеко от университета. Если бы сейчас был день, Бруно бы увидел табличку, но он и так знал, что на ней написано. Это была университетская библиотека, в которую могли приходить студенты, чтобы узнать новую информацию, выполнить задания или подготовиться к экзамену. Конечно, сейчас она уже не работала. Бруно со слабой надеждой дёрнул ручку, но дверь не спешила пускать его в почти священное хранилище знаний. Бруно вздохнул. Глупо было на это надеяться, но нужно попытаться ещё. И ещё. Пока не испробует всё возможное.
Бруно медленно обходил здание библиотеки по периметру. Наконец, он заметил кое-что. Довольно высоко было приоткрыто окно. Конечно, помещения ведь нужно проветривать?
Бруно стоял внизу и с надеждой смотрел на окно. Но он слишком низкого роста, да и даже если бы он был волкодавом, залезть в это окно было бы ему не под силу. Так, так, что же делать…
Бруно вновь охватила паника. Он мог бы сделать это левитацией, Бруно знал о таком заклинании, но он сомневался, что ему хватит сил. А если он ещё больше запаникует, потеряет контроль над магией и просто упадёт на землю с большой высоты? И до утра никто не придёт, чтобы ему помочь. От этой перспективы Бруно почувствовал удушье и закашлялся. Он уже почти видел себя, лежащего на земле с переломанными лапами и ожидающего утра, чтобы за ним пришли… Хоть кто-нибудь пришёл…
Нет, нет, этого не должно случиться! Бруно заставил себя сделать вдох, потом ещё и ещё. «Успокойся, – велел он себе. – Думай, Бруно, тебе на что голова дана… Должен быть способ! Открытое окно есть, а забраться в него куда проще! Раз не хочешь в окно, придумай другой вариант! Думай!». Кое-как справившись с паникой, Бруно стал ходить туда и сюда, размышляя, как попасть в библиотеку. Вот бы у него были крылья, как у одной преподавательницы-райской птицы, которую он видел в университете… Для неё это бы не стало проблемой. Рант со своим немного хулиганистым нравом вообще бы не задумывался. Винси тоже бы догадалась, профессор тоже, он бы никогда не остановился перед таким жалким препятствием. Один Бруно ничего не может сделать! Как обычно, он хуже всех во всём…
Стоп, есть же способ проще! Бруно знал несколько заклинаний, открывающих двери. Дурень, он столько времени потратил, а вспомнил только сейчас. Надо вернуться к обычному входу и попробовать.
Бруно почти бегом вновь взбежал по ступенькам к двери библиотеки. Но тут его замучили сомнения. Имеет ли он право входить внутрь и брать книги, когда библиотека закрыта? Его горло сдавил страх, но тут словно что-то в нём ответило на эту боязнь: «Я же студент, и я могу пользоваться библиотекой. И книги я только прочитаю, а портить ничего не буду и уносить с собой тоже. Я ведь не сделаю ничего плохого».
Вздохнув, Бруно вновь посмотрел на дверь. Он уже бывал внутри и видел на этой самой двери большой засов. Бруно начал шептать заклинание, представляя, как отодвигается этот засов. Закончив, он дёрнул ручку, но дверь не поддалась. Что за?..
Точно! Дурак! Библиотекарь же не спит там, внутри, среди стеллажей, он наверняка ушёл к себе домой. А значит, дверь заперта на ключ. Бруно прикрыл глаза и прошептал другое заклинание. И на этот раз, всё получилось: потянув ручку на себя, Бруно вошёл в маленькое помещение. Здесь была стойка библиотекаря, где он записывал имена приходящих студентов. А дальше, за дверным проёмом, уже находилось само книгохранилище.
Бруно пересёк маленькую комнатку и прошёл к книгам. Высокие стеллажи, почти до потолка, заполняли собой всё оставшееся пространство. Только вот ничего не разглядеть. Бруно вновь прошептал заклинание, и вверх взлетел шарик ярко-жёлтого света. Теперь он мог прочитать названия секций. Ближайшая к нему называлась «Теория магии». Хм… Может быть, здесь есть что-то нужное? По идее, совмещение заклинаний может быть здесь.
Бруно прошёл вдоль стеллажа, шар света летел впереди него. Он читал корешки всех книг, которые мог увидеть в силу маленького роста. Но нет, пока ничего подходящего не было. В углу Бруно заметил стремянку, которую использовали, чтобы добраться до книг повыше. Притащив ее, Бруно вернулся к началу стеллажа и поднялся на несколько ступенек, затем вновь принялся за изучение названий книг.
– О! – воскликнул он и тут же прикрыл рот лапой. Вспомнив, что он тут один, Бруно облегченно выдохнул, но тут же вернулся к книге. «Сразу много: наука совмещения и одновременного использования заклинаний». Да! Это то, что может быть ему нужно.
В итоге у Бруно получилась небольшая стопка книг, которую он отнёс в читальный зал. Там он сел за стол и открыл первую из них.
Нет, он не мог. Просто не мог. Бруно уже отложил три книги, потому что полностью пробежался по ним глазами и не нашел там того, что нужно. Остались только две. Это заклинание просто по своему устройству не может делать то, чего хочет от него задание.
Остальные две книги тоже не помогли. Бруно посмотрел на исписанный листок и закрыл лицо лапой. Нет, он не мог. Он слишком туп для этого. Что он скажет Альфреду? И, что еще важнее, что скажет Альфред?
Он не понимал эти формулы. Как их не крути, они не дают нужного результата. Бруно вообще-то неплохо понимал математику, но либо его ума не хватало, либо это невозможно. Но невозможно это не может быть, ведь есть задание. Значит, у Бруно не хватало ума.
Прошло некоторое время, Бруно закончил себя грызть, и у него открылось второе дыхание для размышлений. Возможно он не может представить это умственно, формульно. Но он художник. Он может думать графически.
Бруно стал рисовать формулы, как он их видел. Это выглядело как хаотичный набор линий, но Бруно понимал, что он имеет в виду каждой линией. Вот только что теперь?
Бруно сидел и думал. Потом все зачеркнул и решил представить это в виде другой картинки. Он думал и рисовал, пока его мозг не вскипел. Бруно начало казаться, что у него температура.
Безнадежно. Он не гений, а это заклинание, по всей видимости, для гениев. Бруно не знал, что ему теперь делать. Все кончено.
Но ему стало правда нехорошо, и он подошел к окну. Жаль, что оно закрыто, и открыть его не выйдет. Бруно прижался носом к стеклу и стал смотреть на темный двор университета.
Он больше не мог думать об этих формулах, но все же они не выходили из головы. Он продолжал в безысходности мусолить их в голове. Продолжал убеждаться, что это нереально.
Но все-таки слабые идеи, мысли опять начали рождаться. И Бруно ухватился за одну. Кажется, если еще чуть-чуть, еще чуть подумать… да! Кажется что-то есть… Да… Да! ДА!!! Возможно, это сработает!!!
Бруно сорвался с места и побежал развивать идею, пока он не уплыла из головы…
И наконец Бруно взглянул на результат, дыша так, будто он бегал целый час. Он был счастлив. Несколько исчерканных страниц в тетради, но на трёх последних – ровные строчки, красивые и понятные. Вроде бы всё так и должно быть, всё логично и научно. Бруно отделил эти страницы от остальных, не горя желанием сдавать предыдущие – черновые. Затем он положил их за обложку тетради, чтобы не помялись, и взглянул на часы. Боги! Уже четыре часа ночи, ничего себе! Ему лучше поскорее вернуться домой, чтобы поспать.
Бруно взял книги и отнёс их на прежние места (благо, на каждой обложке была комбинация цифр - номер секции, стеллажа и самой книги, что облегчило задачу), затем вернулся за своими вещами и поспешил к выходу.
Выйдя из здания, Бруно запер дверь заклинанием – оно словно проникало в замок, заменяя собой ключ. Затем он развернулся и поспешил в сторону дома.

Утром Бруно, разумеется, встал с трудом. Но это было ничто по сравнению с приятным ощущением – он смог, он разобрался, он сделал это задание!
Проглотив свою порцию омлета, приготовленного на завтрак, Бруно взял все учебные принадлежности и поспешил в университет.
Он едва отсидел первую пару. После этого он хотел подойти к профессору и сдать работу. Бруно почти бегом пронёсся по коридорам и вошёл в аудиторию, где преподавал профессор Хиклин.
Однако сейчас он увидел другую преподавательницу-обезьяну, писавшую на доске магией какую-то сложную схему. Пар с ней у группы Бруно не было, поэтому он не знал, как её зовут.
– И-извините, – на этих словах преподавательница обернулась, вопросительно уставившись на Бруно. Он нерешительно продолжил:
– Не знаете, где можно найти профессора Хиклина?
– А, – обезьяна махнула своим длинным хвостом, – его сегодня нет. Уехал по делам… У вас есть какой-то вопрос?
– Да нет… Спасибо, – Бруно вышел и взглянул на соседнюю дверь. Насколько он знал, это был кабинет профессора и его коллег. И тут у Бруно появилась идея.
Он достал листы с заданием, в том числе свой тетрадный листок. Взяв карандаш, Бруно быстро написал на первом листе: «Профессору Хиклину». Затем он положил задание на пол и толкнул листы в щель под дверью. Убедившись, что они полностью попали внутрь кабинета, Бруно поспешно ушёл, будто совершил какое-то преступление.

***

До пары по мэдж-арту оставалось ещё несколько дней. Бруно всегда их не хватало. Вроде бы пар было и так достаточно, но со следующего года должно было стать больше: сейчас первокурсники изучали ещё всякие другие предметы, имеющие весьма косвенное отношение к искусству. Для общего развития. Непонятно, зачем, но надо.
Неизвестно, как долго Бруно мучился бы, в нетерпении ожидая оценки учителя, не раздайся на следующий же день, в субботу, около шести часов, звонок в дверь.
– Бруно, спроси, кто там, – сказал отец, оторвавшись от газеты. Должно быть, там было что-то очень интересное ему, но Бруно отталкивал зловещий заголовок «Тело известного мага Клэя найдено в Рыбацком переулке».
Выбросив из головы мага Клэя, Бруно направился к двери. Взглянув в глазок, он с удивлением узнал профессора и поторопился открыть дверь.
– Профессор? – выдохнул Бруно, но тут же осознал, что не поздоровался и поспешил исправиться:
– То есть, добрый вечер, конечно, я просто не… ожидал вас увидеть вне университета и всё в этом роде, но я очень рад вас видеть, и…э-э…
Бруно запнулся, его поток слов иссяк.
– Да-да, и тебе добрый вечер, – сам профессор тоже был очень взволнован, но почему же? И зачем он пришёл к Бруно, тем более к нему домой? На боку у Хиклина висела сумка с бумагами, но что там было, Бруно, конечно, понять не мог.
– Ох, слушай… Долго объяснять, могу я войти?
– Да-да, конечно! Проходите, – Бруно отошёл, освобождая путь профессору, и тот вошёл внутрь, вытерев копыта о коврик для лап. Затем Альфред быстро снял красивые коричневые ботинки – почти новые. Бруно же едва мог устоять на месте от волнения.
Затем он провёл профессора на кухню и предложил чаю, однако тот поблагодарил и отказался от предложения.
– В общем, я хотел поговорить насчёт твоего… задания. – Профессор положил папку с бумагами на стол и открыл её. Бруно узнал тот исписанный тетрадный лист, который он сдал преподавателю.
– На самом деле, второй листок я выдал тебе по ошибке.
– Ой… – выдохнул Бруно. – А я.. Я подумал, что это тоже часть задания.
– Нет… в общем… – профессор посмотрел на Бруно каким-то детским взглядом, полным скромного очарования, – Это то, над чем я работал в юности. Мой маленький проект, если можно так выразиться. Эту идею обдумывали уже многие маги, она не новая, но до этого… Многие маги-художники разрабатывали свои заклинания кисти, и однажды маг Глей, которого ты, конечно, знаешь, составил учение обо всем, что он знал о мэдж-арте. И там как раз и была классическая формула кисти, которой пользуются практически все магические художники. Но… как бы сказать… заклинание… оно имело свои изъяны. Главный изъян – то, что его нельзя контролировать, когда ты уже рисуешь, нельзя остановить, пока оно не закончено. Это из-за самого устройства формулы заклинания. Но был один маг, который попытался его изменить, чтобы сделать более гибким. У него это не получилось, хотя пару своих идей он отправил в сообщество высших магов в надежде, что те увидят в нем потенциал и помогут осуществить его идею. Многие не обратили внимания, посчитали ерундой… кто-то над ним посмеялся. А я задумался. Знаешь, я был довольно радикальным юношей и любил все странное и новое. Ну я и подумал, что, может, я и смогу довести до ума эту идею. Но понимаешь... конечно, маги изучили его идею, они должны были. И они признали, что задумка неосуществима за счет самого принципа работы заклинания. Но я, конечно, подумал, что это просто глупые консервативные старики не хотят подумать нестандартно. В юности мне показалось, что ничего сверхъестественного в нëм нет. Скажу честно, меня в основном вело тщеславное желание доказать им всем, что они не умнее молодых. На меня напал азарт и я без устали работал и работал над этим заклинанием. Я потратил на него четыре года, но так и не смог довести его до конца, не всё там соединялось между собой. В итоге я обломал об это все зубы, стер мозг об него и понял, почему невозможно осуществить это заклинание. Поэтому я и отложил его. А позавчера я просто нашёл этот лист в ящике, когда убирался, и взял с собой, чтобы посмотреть ещё раз на работе. В итоге он попал к тебе случайно. Но Бруно, ты… это гениально. Ты думал так, как я в жизни не подумал бы… по сути, только что совершил настоящее научно-магическое открытие. Даже если нет, то всё равно максимально к нему приблизился…
– Что… – у Бруно перехватило дыхание и он замолчал на несколько секунд, изумлённо переваривая полученную информацию. В конце концов, Бруно совладал с удивлением и сказал:
– Но… но это же вы проделали всю основную работу! Что бы я мог без вашей базы?
– Да, но без тебя, Бруно, этот проект так бы и остался обыкновенным исписанным листом, но ты довёл это дело до ума и сделал то, чего когда-то не смог я. И все же ты почти в корне изменил мою задумку, потому что она изначально была провальной. Ты додумался до того, до чего тысячи магов до тебя не смогли додуматься.
Бруно всё ещё не верил в происходящее. Он? Он доказал гипотезу и помог вывести новую формулу заклинания? Которую, к тому же, не смог доказать его учитель, куда как более умный и способный? Да это невозможно! Особенно, используя всего-то какие-то библиотечные книги! Разве ж научные открытия так совершаются?
Все эти мысли Бруно и изложил профессору, но тот ни в какую не желал сдаваться:
– Бруно, я не думаю, что я способнее или умнее тебя. Ты ещё сам не знаешь своего полного потенциала и неосознанно, но ограничиваешь себя своей неуверенностью. Больше скажу, я был немного, но старше тебя, когда работал над этим, – профессор усмехнулся, – да и про научные открытия…Знаешь, иногда их совершают просто по ошибке или из-за небрежного отношения к себе или своему рабочему месту, так что то, что ты доказал это вполне целенаправленно – не так удивительно.
Бруно вздохнул. Нет, он не мог просто так поверить в это.
– Ну, допустим, оно доказано… Но что дальше? Я же даже ещё не опробовал это на практике, вдруг оно вовсе не так работает, как я думал?
– Я перепроверял несколько раз, ошибки быть не должно. Практику ещё не проводил, сразу поспешил к тебе. Есть, конечно, вероятность, но как по мне, она очень мала. В теории всё просчитали.
– Но всё равно надо и практическую часть проделать, – заметил Бруно.
– Да, конечно, – взволнованно кивнул профессор. – Но стоит всё подготовить, зафиксировать результаты… Что насчёт в пол-четвертого в понедельник, ты можешь?
– Да, конечно могу, – у Бруно не так много было занятий в тот день. – Но… Зачем там я? Ведь я… – он опять запнулся. – Нет, не то чтобы я не хотел, но все-таки это была ваша гипотеза.
– Теперь получается так, что она и твоя тоже, – сказал профессор, взглянув на Бруно. – Мы оба приложили лапу к этому открытию, поэтому, думаю, надо завершить его вместе.
Это звучало бы справедливо, если бы Бруно не ощущал себя совершенно чужим в этом деле. Он по совершенной случайности получил задание и, даже не зная об этом, доказал гипотезу. Разве это его достижение? Как будто бы он украл у Альфреда открытие… но Хиклин же так явно не считает?..
– Наверное, но… Всё-таки я не чувствую себя так, словно это действительно моё открытие. Я будто отбираю ваши заслуги,– честно признался Бруно.
– Ох, вовсе нет! На самом деле, мы не могли бы обойтись друг без друга. Я начал этот проект, а ты прекрасно его завершил, и мы не достигли бы результата без взаимодействия, – заметил Альфред. – Я понимаю, что ты сейчас ощущаешь неловкость из-за этого, но, поверь мне, ты действительно молодец.
Бруно только сильнее смутился.
– Ну, раз вы так считаете…
– Я не уверен, достаточно ли я компетентен, чтобы помочь тебе справиться с неуверенностью, но я сделаю всё, что смогу. Однако со временем ты сам увидишь свои способности, Бруно.
Бруно на всякий случай кивнул.
– Уже поздно, должно быть, – сказал профессор, поискав глазами часы на стене. – Больше не буду отнимать у тебя время. Увидимся тогда в понедельник? Тринадцатая аудитория, думаю, нам подойдёт.
– Хорошо, – кивнул Бруно, – спасибо, что нашли время рассказать, и… вообще за всё спасибо. Я обязательно приду! – Бруно действительно решил прийти, но не только потому, что хотел увидеть воплощение своей теории (а это желание присутствовало и разгоралось всё сильнее, подогреваемое словами Альфреда), а ещё и из-за того, что он не хотел расстроить профессора.
Попрощавшись, Альфред ушёл. Бруно вернулся в гостиную. Мама подняла взгляд от своих деловых бумаг (она была таким трудоголиком, что даже заботясь о Руди, делала кое-что по своей работе) и посмотрела на Бруно с неодобрением.
– О чем вы там говорили? – поинтересовалась она.
– Нуу… – Бруно замялся, не зная как им объяснить. – Всё выглядит так, будто я доказал научно-магическую гипотезу.
– Научно? – хмыкнула она в ответ. – Я уже говорила, что магия и наука – вещи, как по мне, несочетаемые. Эта ваша магология вряд ли лучше, чем гадание всяких мошенниц на рынке. Вот только сегодня одна прицепилась. Вся в этих своих побрякушках… лучше бы делом занималась.
«Малефисология», – мысленно поправил её Бруно. Она даже не запомнила название той науки, которой Бруно уделял много времени. Как и всегда.
Спорить Бруно не стал – это было бы бесполезно, да и все, включая его самого, только расстроились или разозлились бы – поэтому просто пошёл в свою комнату. У него оставались несделанные задания, и Бруно не хотел откладывать их на потом.

***

В назначенный день Бруно стоял у аудитории. Оставалось ждать ещё около двадцати минут, но Бруно предпочитал всё делать заранее, поэтому и пришёл, как только освободился. Мимо него проходили туда-сюда разные животные. Вот это – группка студентов, выглядящих совсем взрослыми. Похоже, пятикурсники, судя по их разговорам.
Вон прошли два преподавателя, обезьяны, обсуждая между собой какую-то группу, где, судя по их словам, одни лодыри и прогульщики. Как же они, интересно, поступили? Или же они, почуяв сладкий вкус свободы, решили, что могут позволить себе больше, чем в суровые школьные времена? Ну, или просто преподаватели предвзято относятся к ним и ругают всю группу из-за пары лентяев. Хотя Бруно не представлял себе, как они могли проникнуть в университет. Он до сих пор с ужасом вспоминал то время, когда он без продыху готовился к поступлению.
Но сейчас он просто стоял и слушал все эти разговоры. Это немного завораживало. Такие разные животные, и по видам, и по характерам… У каждого из них своя уникальная жизнь с событиями и происшествиями, горестями и радостями, победами и проблемами, друзьями и врагами. У каждого из них – целый мир внутри. Уникальный, неповторимый. И пусть с кем-то из них Бруно был совершенно не согласен, а кого-то просто не понимал, он не мог отрицать то, что никто из этих животных – не пустышка. И эти кусочки диалогов чуть-чуть, на какую-то ничтожную малую долю, приоткрывали перед Бруно суть говорящего. Нет, конечно, нельзя понять кого-то, услышав пару слов из его уст, но что-то можно уловить. Одна из преподавателей-обезьян, похоже, пессимистка и находит своеобразное удовольствие в этих возмущениях на нерадивых студентов. Скольких гениев ей не покажи, она будет акцентировать своё внимание только на тех, кто не хочет учиться. Но, конечно, Бруно мог и ошибаться. Первое впечатление часто бывает обманчиво. И это тоже не стоит забывать.
Вдруг Бруно уловил знакомый стук копыт. Вскоре он увидел профессора, спешившего к нему. Привычного портфеля с ним не было, зато Альфред нёс на спине большую коробку. Интересно, что там такое?
– Здравствуй, Бруно, – улыбнулся тот. Бруно, разумеется, взволнованно поздоровался в ответ.
Профессор открыл дверь аудитории ключами и распахнул её перед Бруно.
– Проходи.
Бруно поспешно зашёл внутрь, профессор шагнул за ним и прикрыл дверь.
– Я принёс специальные приборы для того, чтобы мы могли зафиксировать волны магии и доказать, что формула работает, –объяснил профессор, поставив свой ящик на стол.
Бруно подошёл поближе и заглянул внутрь. В ящике находились два непонятных и сложных устройства с какими-то трубками, рычагами и маленькими экранчиками.
– Представляешь, чего мне стоило получить их у администрации? – усмехнулся профессор, бережно вытаскивая один из приборов. – Так, если я правильно помню, сначала вот это… – крутанул он какую-то шестерёнку. Глаза его горели живым интересом, даже больше чем на парах. – Дело в том, – продолжил он, – что я не очень хотел говорить им о формуле раньше, чем мы убедимся, что всё работает. Поэтому я просто сказал, что мы с учащимся хотим поставить эксперимент. По сути, это так и есть. Но они всё равно не очень охотно согласились отдать приборы мне.
– А они точно работают? – спросил Бруно, с недоверием глядя на металлическую махину.
– Сейчас проверим.
Профессор нажал на кнопку, а затем выпустил вверх магическую вспышку. Тут же на экране прибора зелёная волна чуть-чуть скакнула вверх. Бруно видел похожие на медицинских устройствах.
– Видишь, он зафиксировал применение магии. Так, теперь этот… С ним сложнее.
– А мы будем изучать такое? – спросил Бруно.
– Да, на магтехнике на четвёртом курсе, если я правильно помню, – кивнул профессор, переставив рычаги прибора в нужное положение. Бруно с интересом наблюдал за действиями профессора.
Тот нажал несколько кнопок, потом, задумавшись, вновь перевёл один из рычагов в верхнее положение.
– Так, максимум восприимчивости поставил… Должно быть так, – наконец сказал профессор, отойдя от прибора, словно чтобы полюбоваться своей работой. – Что ж, теперь наш эксперимент.
-– Нужно будет применить заклинание по новой формуле и ещё попробовать одновременно с этим применить какое-то другое заклинание, я же правильно понимаю? – спросил Бруно.
Профессор кивнул.
– Именно. Попробуешь?
– Я?
– Кому же ещё, как не автору формулы, должна принадлежать честь использовать её первым? – улыбнулся профессор.
– А вдруг у меня не получится? Или формула неправильная, и эта аудитория просто взлетит на воздух? – испуганно спросил Бруно, прижимая уши к голове.
– Нет, формула абсолютно точно должна быть правильная. И у тебя всё должно получиться. Это та же магическая кисть, которую ты использовал сотни раз в своей жизни. Она отличается, но это не делает её сильно сложнее. Вдохни поглубже и напомни себе, что эта формула, можно сказать, выведена тобой. Трудно представить, что ты мог написать что-то, чего не сможешь наколдовать.
Бруно сделал глубокий вдох и достал свою тетрадь. На последней черновой странице он зарисовал формулу. Теперь он разгладил эту страницу, словно это могло прояснить заклинание перед ним, и внимательно перечитал его.
Страх, что ничего не получится, почти полностью окутал его. Нет! Он не может подвести профессора и самого себя. Он должен с этим справиться. Это та же старая добрая магическая кисть… Это новое заклинание может не получиться, а это доработанное старое… Если он будет сомневаться, то сделает только хуже. Нет, нельзя допустить, чтобы всё пошло не по плану.
Бруно поудобнее перехватил стилус и понял, что его лапа мелко дрожит. Но он решил сделать всё как можно быстрее, пока страхи и опасения не успели полностью завладеть его сердцем.
Бруно зачитал заклинание, пытаясь не спотыкаться от волнения. Стилус засиял, и Бруно почувствовал так хорошо знакомое ему ощущение. Работает! Он покосился на первый прибор. На экранчике бежала зелёная волна, пока почти ровная, но не в самом низу.
Так, теперь нужно сделать что-нибудь. Бруно, как всегда, представил, как его стилус загорается зелёным. Он так и сделал. Под внимательным взглядом профессора Бруно быстро нарисовал в воздухе зелёную лужайку, затем над ней – сине-голубое небо с мягкими белыми облачками и, конечно, солнце. Магическая кисть рисовала нисколько не хуже старой.
Нужно бы попробовать совмещение… Бруно вспомнил заклинание, которое заставляло предметы сиять. Он произнёс его и направил стилус на солнце, представив, как оно загорается и освещает всё полотно. Да! Так и произошло. Свет появлялся на рисунке вслед за движением лапы Бруно. Он снял заклинание сияния и решил поправить кое-что в ближайшем облачке (Бруно, как всегда, придирался к каждой мелочи в собственном рисунке, пусть даже этот рисунок был создан только ради эксперимента). И кисть всё ещё работала как надо.
– Твоя формула работает именно так, как она и должна, – выдохнул профессор. – Со старой тебе сначала пришлось бы убрать кисть и уже потом добавлять сияние, а сейчас оно нисколько не помешало твоей кисти. И, кстати, оно теперь получилось гораздо лучше, чем вышло бы со старой.
Бруно согласно кивнул. Свет выглядел более реалистично и лучше сочетался с остальным рисунком. А сколько теперь всего он сможет добавлять на свои полотна!.. А если ошибется, не нужно будет разрушать всю работу, чтобы сделать идеально. Это же просто потрясающе!
– У тебя всё получилось, Бруно. Ты просто молодец.

Профессор Хиклин решил, что в скорейшем времени надо сообщить администрации Университета о совершённом открытии, что он при первой возможности и сделал. А те уже, недолго думая, сообщили журналистам.
Вскоре все первые страницы всяческих новостных изданий пестрели заголовками вроде «Найдена новая формула заклинания!», «Первокурсник Университета Магии совершил открытие в малефисологии», «В Университете Магии улучшили заклинание магической кисти» и прочими. Бруно с одной стороны, конечно, радовался, а с другой – был невероятно смущён. Ему казалось, что он не заслуживает всего этого внимания. На интервью, куда они с профессором были приглашены, Бруно всеми силами акцентировал внимание на том, что он лишь чуть-чуть доделал ту работу, которую проделал его наставник.
Мама, похоже, так и не решила, как ей на это реагировать. С одной стороны, она, конечно, ругалась, что он тратит время на ерунду, которая потом никак ему не пригодится, и говорила, что об этом открытии все забудут через полгода, если не раньше.
Но с другой стороны, она не могла отрицать того, что об этом пишут уважаемые издания и известные журналисты. Да и за пару интервью Бруно выплатили весьма приятный для студента гонорар. Это было хорошо уже тем, что на какое-то время мать хотя бы прекратила разговоры о подработке. Деньги Бруно отложил, потому что так и не придумал, куда их можно потратить. Ерунду покупать не хотелось, а серьезных покупок в планах у него не было. Зато эти деньги могут стать очень полезными в будущем. Поэтому Бруно со спокойной душой положил конверт с деньгами в сейф отца, где он хранил всякие важные документы и деньги.
Как-то раз ему позвонили с незнакомого номера. Бруно нерешительно поднял трубку – может, опять журналисты?
– Здравствуйте! – поприветствовал его дружелюбный голос. – Вас беспокоит организационный комитет студенческого конкурса мэдж-арта «Дары Итриландии».
Приехали. Чего им ещё от него понадобилось после того позора?
– Здравствуйте, – осторожно ответил Бруно.
– Могу я узнать, я говорю с Бруно Энтрипом?
– Ну да.
– Отлично! Мы бы хотели пригласить вас принять участие в заключительном туре нашего конкурса, который состоится первого июля.
– Но я же не прошёл, – сказал Бруно.
– Мм… – обладатель голоса явно замешкался. – После того как вы под руководством вашего наставника открыли новую формулу магической кисти, организационный комитет провёл перепроверку вашей работы и изменил решение. Вы можете принять участие в заключительном туре. Мы бы были очень этому рады. Скажите, нам вас ждать?
Бруно задумался. С одной стороны – известнейший конкурс, стоящие призы, возможность попробовать себя, почёт… Но с другой стороны – снова оказаться хуже всех и показать, что не так уж многого стоишь, разочароваться в себе (а Бруно только-только немного успокоился!) и разочаровать окружающих. Но, наверное, даже не это главное. Что это вообще такое? Узнали, что он, оказывается, не такой неудачник, каким они его посчитали? Решили добавить себе очков в глазах общественности из-за того, что такой «молодой и перспективный учёный» участвует в их конкурсе? Нет, в эту игру Бруно играть не будет. Он всë-таки чего-то стоит и не будет бежать со всех ног туда, куда только пальчиком поманят!
– Нет, – сказал Бруно и добавил чуть твëрже, – нет. Записывайте, что меня не будет.
С той стороны телефона замолчали. Явно весёлый голос не ожидал такой реакции. Чтобы кто-то отказывался поучаствовать в их таком престижном конкурсе… да, редкий, наверное, случай.
– Что ж, понятно, – сказал обладатель голоса с явным недоумением. – Хорошо. Если вдруг все-таки передумаете, до тридцатого июня позвоните на этот номер.
«Не дождётесь», – подумал Бруно и, попрощавшись, положил трубку.

В воскресенье он решил немного прогуляться по парку. Совсем скоро его ожидала сессия. Следовало бы, конечно, начать готовиться ко всяким экзаменам и зачётам, но он знал, что если не сделает перерыв, то будет чувствовать себя как выжатый лимон. В конце концов, что плохого в том, что он немного погуляет и проветрит мысли? Почему он должен чувствовать вину, если каждую минуту своего времени не посвящает учёбе?
Мама, конечно, была с этим не согласна. Когда Бруно выходил из дома, она заявила ему, что такими темпами он вылетит из университета и пойдёт мести улицы. Всё как всегда…
Тем не менее, на улице было хорошо. Не слишком жарко и душно, но довольно тепло. Дул мягкий ветерок, словно гладивший Бруно по шерсти. Вокруг ходили разные животные. Кто-то куда-то спешил, кто-то медленно прогуливался и вёл о чем-то беседу. Бруно увидел, как несколько работников в зелёной форме подстригали кусты в парке, чтобы они были красивой круглой формы. Все жили своей жизнью.
Вдруг послышался чей-то задорный крик:
– Бруно!!!
Бруно обернулся и увидел парочку собак. Он сразу же узнал их. Окликнувший Бруно оказался его ближайшим школьным другом по имени Хью, псом с блестящей шерстью шоколадного оттенка с более светлыми подпалинами и зелёными глазами. А рядом с ним шла… При виде её сердце Бруно забилось чаще.
Это была очень красивая собака породы алопекис по имени Линда с длинной золотистой шерстью. Было видно, что шерсть эта тщательно причесывалась и укладывалась каждое утро, пусть и на это Линде наверняка приходилось тратить много сил. В её карих глазах мерцали весёлые огоньки. А ещё… От Линды всегда исходил приятный цветочный аромат, навевавший воспоминания о поздней весне и лете, о бескрайних цветущих полях, о свободе и ощущении безграничного счастья.
Бруно был влюблен в Линду последние два года его обучения в школе, но так и не решился подойти к ней. В последнее время, кажется, он немного меньше думал о ней, но всё равно часто вспоминал со сладкой горечью и видел во снах. А сейчас они с Хью обнимались хвостами. Это же… Это не может быть правдой?
– Привет! – помахала Линда Бруно, и тот помахал им в ответ, подходя ближе.
По своей привычке, Хью с размаху пожал лапу Бруно, с силой сжав её.
– Ну что, ты как? Как учёба? А хотя пошли с нами гулять, там и расскажешь! – решительно сказал Хью.
С одной стороны, Бруно был рад видеть их обоих, но с другой стороны его изнутри жгла какая-то неясная тревога. Словно какая-то туча нашла на солнце, освещавшее весь его мир.
Но всë-таки Бруно пошёл с ними. Они так давно не виделись, и неизвестно, когда увидятся снова…
Как ни странно, ответить на вопрос Хью у Бруно не получилось. Он словно тут же забыл о том, что спрашивал, вместо этого решив рассказать о своём:
– О, кстати, у нас такая крутая история, как мы с Линдой встречаться начали! Не поверишь!
Линда спокойно улыбалась. Она всегда оставалась островком спокойствия, даже когда окружающих захлёстывали волнение, страх, ярость или что-то ещё. Её тепла хватало на всех, и её участия доставалось каждому в равной мере, неважно, большая проблема или маленькая. Но это тепло было ровным, его температура никогда не поднималась и не опускалась. Линде были незнакомы страсти, которые периодически захватывают, наверное, практически каждого. И это внимание к чужим судьбам, наверное, просто было частью природы Линды. Она не могла бы поступить иначе, но в то же время вряд ли бы объяснила, почему поступает именно так, и удивилась бы, что её об этом спрашивают. Эдакое рациональное сочувствие – Бруно придумал называть это так. Сочувствие, возникающее потому, что так должно быть, а не из-за какого-то душевного порыва. Но сочувствие это ведь всегда хорошо?
Он вопросительно посмотрел на Хью, и тот начал свой рассказ. Потом он как-то незаметно перешёл к другой истории, случившейся в начале осени, потом к совсем недавней, потом еще к какому-то важному событию… Бруно уже запутался в том, что и когда произошло, кто в этом всём участвовал и какую роль сыграл. Тем более, что добрых две трети этих животных были ему совершенно незнакомы. Как? Как Хью умудряется быть таким активным, общительным, что привлекает внимание всех к нему? Что он даёт окружающим, что они летят к нему, как мушки к яркой лампе?
А тоска продолжала больно колоть сердце Бруно, словно пожирая его изнутри. Сколько вечеров он мечтал о том, что сам будет так гулять с Линдой по парку… Да и не только по парку. Романтические прогулки на небольшой лодочке, которая покачивается на морских волнах, набережная и пылающий закат над водой, палатка где-то на лоне природы и мириады звëзд на небе – всё это и ещё много чего представлял себе Бруно. Его воображение уже давно неустанно рисовало идиллические картины их счастья с Линдой. Они согревали его своим теплом тёмными зимними вечерами за горой книг и тетрадей. Словно давали надежду, что все его мучения и переживания лишь временные неприятности, а где-то там, в будущем, далёком или не очень, его ждёт его собственное счастье и настоящее блаженство.
Бруно попытался хоть немного порадоваться за Хью и Линду, но пока получалось так себе. Что же, он сам виноват в своих розовых мечтах. Никаких причин представлять себе всё это у него не было, Линда никогда не оказывала ему знаков внимания и вообще никак не выделяла из толпы (впрочем, она никогда никого не выделяла и даже к Хью словно бы относилась точно так же, как и прежде). И всё же Хью, как и всегда, оказался смелее, быстрее и увереннее в себе.
В какой-то момент Хью, похоже, выдохся (или у него закончился запас историй, которые он мог с ходу воспроизвести). Бруно, улучив момент, спросил у Линды, жутко стесняясь:
– А кстати, ты на кого учишься? – он уже знал, что Хью мечтал стать геологом, как его отец, а про Линду Бруно было совершенно ничего неизвестно.
– На биотехнолога, – с улыбкой ответила Линда, показав жемчужно-белые клычки.
– О, и как? Тебе нравится?
– Конечно! Это жутко интересно. А ещё наш университет сотрудничает с фелинийскими организациями и есть возможность проходить практику где-то у них.
Вдруг Хью прервал их неловкий диалог:
– Ребята, смотрите, там мороженое продают! Пошли купим!
Линда с радостью улыбнулась. Бруно, в свою очередь, смущенно пробормотал, что не взял с собой кошелёк, и предложил подождать их на лавочке, пока они будут покупать лакомство.
– Ну уж нет! – шутливо возмутился Хью. – Что, тебе теперь слюной давиться, что ли, глядя на нас? Я угощаю!
– Спасибо, – неловко улыбнулся Бруно.
– Твоё любимое ванильное, верно? – и, дождавшись кивка Бруно, Хью воскликнул:
– Вот, я же помню! Ну, пошли.
Хью обычно старался заботиться о других в меру своих сил, пусть и был немного эгоистичным. Может быть, эта забота была этаким способом самоутвердиться ещё больше, доказав себе, какой он хороший. Бруно, в общем-то, не знал, как они сдружились. Хью сам подсел к нему в пятом классе, не спрашивая разрешения, и с тех пор они так и просидели вместе до самого выпускного. Они стали друзьями несмотря на их различия и, что удивительно, даже ни разу серьёзно не ссорились, пусть и очень часто были не согласны друг с другом. Бруно считал, что его друг слишком чёрствый и что он в сложной ситуации выберет помочь себе, а не кому-то ещё, если уж встанет такой выбор. А Хью, пусть ему и хватало такта не заявлять об этом прямо, думал, что Бруно слишком мягкий, изнеженный и нерешительный. При всём этом Бруно и Хью оставались верными приятелями и выручали друг друга, но Бруно знал, что Хью – уж точно не тот, кто поймет все его переживания. Иногда он делился ими с ребятами с курсов рисования. Они тоже увлекались этим и тоже порою испытывали трудности с нахождением животных, похожих на них и разделявших их взгляды, так что куда больше понимали Бруно, чем его ближайший друг мог и хотел.
Но и сейчас Бруно было трудно винить Хью в том, что он не видит его настроения. Сейчас Хью самого переполняли эмоции, а где уж смотреть на то, что чувствуют другие, когда у тебя самого чувства словно фонтан, вода которого переливается через край? По крайней мере, это удаётся не всем.
Хью купил их троице мороженое, и они пошли дальше. Линда, в свою очередь, стала расспрашивать Бруно о его жизни, и тот с удовольствием делился в общих чертах, правда, не рассказывая о проблемах с учёбой и в семье. Линде, кажется, в самом деле было интересно. Может, она заметила его тоску и решила попытаться его взбодрить? Бруно никогда не знал, подозревает ли Линда о том, что он влюблён в неё, или принимает его немногочисленные действия за проявления искренних дружеских чувств. В равной мере было возможно и то, и другое. Она вполне могла списать его состояние на что-то, вовсе не связанное ни с ней, ни с Хью.
А, может быть, Линда просто решила услышать что-то новое от него, а не слушать истории Хью, которые уже были ей прекрасно знакомы. И опять-таки Бруно не мог понять, что двигало Линдой на самом деле, поэтому решил просто попытаться получить хоть какое-то удовольствие от разговора и мороженого заодно.
Игнорировать грусть не очень получалось. Стоило Линде замолчать или Хью вступить в разговор, Бруно вновь одолевали мрачные мысли о близком счастье в любви, которое, казалось, было так близко к нему, только сделай шаг, скажи нужные слова – и оно придет. Но Бруно не успел. И в этом виноват он сам, со своими неуверенностью, комплексами и робостью.
Но все-таки, у Бруно было доброе сердце – в этом он никогда не сомневался – и творческое мышление (в чём он уже сомневался очень часто). А Хью… он был совсем другим. Но, может, Линде именно такой и нужен? Чтобы мог постоять за себя и защитить от хулиганов (а не сам пострадать от них)… Что же она ценит в животных и, особенно, в Хью? Чего Бруно не хватало, чтобы стать счастливым? Он правда настолько хуже своего школьного друга?

Настала пора экзаменов. На удивление, всё Бруно сдал примерно так, как и хотел, хотя и очень сильно волновался каждый раз. Экзамен по мэдж-арту и защита курсовой оставались предпоследними. После них Бруно нужно было сдать только практическую магию, а дальше – свобода!
В день экзамена по мэдж-арту в самом начале, с девяти часов, студенты писали теоретическую работу на знание определений, понятий и стилей рисования. Бруно несколько дней усердно учил свои конспекты, но сильно боялся что-то перепутать (такое уже случалось раньше, когда от волнения Бруно приписывал черты одного стиля другому). Он несколько раз перепроверил работу и, взмолившись богам, отдал листочек на проверку.
Потом их отпустили на обед в столовую. Бруно поел картофельного пюре и котлету, зная, что ему понадобятся силы и голодный желудок – последнее, что ему может помочь. Ему нужно выглядеть хоть немного уверенным. Хотя бы немножечко…
– Ты-то чего волнуешься? – хлопнув Бруно по плечу, к нему подсел Рант. – Ты знаешь больше нас всех в мэдж-арте! Тебе уже доктора наук надо давать. Без докторской!
Бруно уже не удивлялся таким восклицаниям. Теперь одногруппники смотрели на него по-разному. Кто-то – со злобой, а то и с неприкрытой завистью. Взгляды этих животных пронзали Бруно повсюду, а от их недовольных шепотков по коже пробегали мурашки. Из-за этого он старался как можно быстрее проходить по коридорам и не смотреть по сторонам.
Рант же занял другую сторону. Он и ещё несколько одногруппников резко зауважали его, считая «молодым гениальным магом», как в шутку говорил Рант. Они пытались показывать Бруно свои работы и спрашивать совета, знакомить его со своими друзьями с других направлений и курсов. Бруно было немного неловко от всего этого внимания – разве ж он его заслуживает? – но это было, во всяком случае, лучше, чем усмешки и злые взгляды. По крайней мере, он просто волновался, а желудок от переживаний не скручивался в тугой узел.
Бруно посмотрел на наручные часы. Уже почти полчаса, нужно идти.
– Тебе не нужно переживать, – тоном мудрого наставника заявил Рант, – твою курсовую проверял сам профессор Хиклин! Ты же просто творил, как и всегда, делал то, что у тебя получается лучше всего. Ты же не для Императорского Музея шедевр презентуешь. Будь собой, да и всё. Чего сложного?
Бруно кивнул. Он старается, конечно, так и делать… Но разве это поможет справиться с его тараканами?
А все-таки Рант не был таким уж равнодушным. Когда Бруно только познакомился с ним, ему показалось, что он очень похож на Хью. Но всё же они были разными. Хью так много общался потому, что ему нужно было подтапливать свой внутренний огонь, это было его потребностью. А Рант – он жил общением. Он делился своим пламенем с другими, не обращая внимания на себя. Да, он не был очень глубок и чувствителен, не умел читать сердца и мысли других, не был способен точно определить, когда нужна его поддержка, но, когда мог, протягивал лапу помощи, пусть это и часто получалось у него неловко и неуклюже.
Бруно с Рантом пошли к аудитории. Рант уже переключился и решил рассказать Бруно историю своей старшей сестры, чтобы его взбодрить. Как она была связана с защитой курсовой, Бруно так и не понял. В любом случае, с этим Рант точно промахнулся – Бруно сейчас был не особо настроен слушать, поэтому ушёл в свои мысли и периодически кивал, в тему и не очень, чтобы не обижать Ранта. Да тому больше было и не нужно. Свободные уши и какая-то реакция есть – и Рант уже чувствует себя прекрасно. Хорошо ему, конечно…

У аудитории уже собрались все их одногруппники. Рант направился к своей компании.
– Рант! – крикнула ему его подруга-обезьяна Зоя, одетая в короткое розовое платьице и носившая кучу цветных резиночек на голове и тонюсеньких браслетиков на руках. – Рубашку хоть поправь!
Окружавшие её животные весело рассмеялись. Рант тут же схватился за край своей рубашки красивого кремового цвета и принялся с усердием крутить ее так, чтобы застежка была ровно посередине живота. Лучше не становилось, но все от этого только больше радовались.
Бруно оглядел остальных одногруппников. Все взволнованные, обсуждают грядущую защиту между собой…
– Жутко боюсь! – призналась Зоя своей подруге, перестав, наконец, смеяться над стараниями Ранта. – Там же ещё завкафедрой будет, а он придирается, говорят, к каждой мелочи…
Бруно сглотнул. Заведующего кафедрой магических искусств он видел пару раз в коридоре – немолодого рыжего орангутана с недовольным лицом. Такое ощущение, будто ему не нравилось здесь решительно всё: от цвета стен до наличия в здании каких-то никому не нужных студентов. Бруно, конечно, давно знал, что на защите будет не только профессор Хиклин, но он надеялся, что его коллеги хоть чуть-чуть похожи на него. Они же тоже творческие личности, должны понимать тонкую натуру художников!
Скоро начали вызывать в аудиторию. Бруно зачем-то подсчитал, что каждый студент проводил там около пяти минут. Кто-то выходил чуть ли не вприпрыжку, с радостной улыбкой на лице, а кто-то – с понурым видом.
Рант получил четвёрку, но остался этим весьма доволен, хоть и шутливо ворчал:
– Змеюка придралась, сказала что-то типа того, что моё понимание сути искусства ещё остаётся на начальном уровне, но навыками я как-никак овладел, только мол, за это, и поставит мне четыре, так уж и быть. Вот уж одолжение сделала! Ладно, мне и этого хватит, я не привередливый какой.
Бруно при этих словах занервничал ещё больше. Если уж эта неведомая ему «змеюка» раскритиковала работу Ранта, чьё творчество было оценено на «Дарах Итриландии», то что она, в таком случае, скажет Бруно? Вообще спросит, каким образом он вообще оказался в университете, и выгонит куда подальше?
Что получила Винси, Бруно так и не узнал. Едва выйдя из аудитории, кошка повернулась спиной к одногруппникам и пошла вниз по лестнице. Бруно даже не успел разглядеть её лицо, чтобы понять, отражается ли на нём хоть какая-то доля эмоции. Впрочем, может, и нет. Вряд ли Винси есть дело до каких-то оценок. Её больше само творчество интересует.
Ожидающих становилось всё меньше. У Бруно неприятно тянуло живот, а ещё с каждой минутой словно чья-то тяжёлая лапа всё сильнее сдавливала пульсирующие виски. Бруно всерьёз опасался хлопнуться в обморок прямо перед комиссией. Только бы не при профессоре Хиклине!
Наконец из кабинета вновь выползла преподавательница-анаконда и, высовывая длинный раздвоенный язык, произнесла (точнее, даже прошипела) :
– Бруно Энтрип.
Бруно на ватных от волнения лапах пошёл к двери, одновременно дрожащей передней лапой открыв сумку и достав оттуда длинный и тонкий чуть-чуть светящийся жёлтый цилиндр – его курсовую в свёрнутом виде. Анаконда заползла внутрь, оставив дверь приоткрытой. Бруно прошёл за ней, крепко сжимая работу и очень надеясь, что профессора не увидят, как подушечки его лап намокли от пота.
Примерно в центре аудитории стоял длинный стол. За ним уже сидел орангутан-завкафедрой, с унылом видом опираясь на переднюю руку, и справа от него профессор Хиклин, тепло улыбнувшийся Бруно. Анаконда заняла свободный стул слева от орангутанга, свернув нижнюю часть тела кольцом, а верхнюю подняв столбом.
– З-здравствуйте, – поздоровался Бруно, подходя поближе.
– Бруно Энтрип, всё верно? – завкафедрой посмотрел на какую-то бумагу, лежавшую перед ним.
– Да, – выдохнул Бруно.
– Что ж, – орангутанг убрал руку и посмотрел прямо на него через узенькие очки, – ваша курсовая.
Бруно прошептал заклинание. Произведения мэдж-арта можно было хранить в сложенном виде, но разворачивать их нужно было крайне аккуратно: при малейшей ошибке работа будет испорчена без единого шанса на восстановление. Поэтому Бруно всегда очень боялся испортить работу, если приносил её из дома.
Но сейчас всё шло как надо. Работа медленно развернулась целиком, открывая преподавателям картину, над которой Бруно без устали работал целый месяц, порою заканчивая какую-то часть даже глубокой ночью. Нужно было показать владение по меньшей мере четырьмя приёмами, изученными на курсе, в целом умение рисовать, и, конечно, особенно ценились идея и оригинальность. Почему-то сейчас Бруно вспомнил, как провёл две бессонных ночи в попытках придумать что-то, что будет нравиться как ему самому, так и очарует оценивающих. Профессор Хиклин сразу сказал, что его мысль просто замечательная, но сейчас Бруно узнает, согласны ли с ним остальные.
Картина была больше всех остальных, что раньше рисовал Бруно. Примерно половину холста занимало звёздное небо (Бруно даже специально купил карту, чтобы нарисовать те созвездия, которые можно увидеть в их местности) с маленькими и большими сияющими звёздочками, а также и с растущим ярким месяцем. А на полянке, спиной к зрителям, были изображены двое – высокий-превысокий жираф и маленький белый кролик. Они вместе любовались звёздами, сидя рядышком. Жираф немного склонил шею ближе к своему крохотному другу. На головах у них были венки из цветов. Рамка картины была словно из дерева, которое обвивала лиана.
Бруно не помнил, что спрашивали у него преподаватели и что он им отвечал. Точно был какой-то вопрос про то, как и где он использовал приёмы, изученные на занятиях. Это было несложно рассказать, глядя на картину: каждый кусочек полотна напоминал Бруно о том, как он его рисовал.
Чётче всего Бруно запомнился последний вопрос, про идею его работы. Он её давно знал и сформулировал.
– Моя идея состоит в том, что родственную душу можно найти не только в представителе своего вида. Можно быть очень разными внешне, но очень близкими в душе.
«Как мы с профессором Хиклином», – мысленно закончил Бруно. Их общение и подало ему идею для работы. Собаки и викуньи выглядят совершенно непохоже друг на друга, но профессор смог понять Бруно так, как не поняла ни одна собака или любое другое животное до него. И Бруно очень надеялся, что профессор понимает, как он ему благодарен и как ценит их душевную связь. Сказать об этом прямо было бы… Пока слишком неловко. Может быть, потом, когда представится случай. Бруно бы очень хотел, чтобы профессор об этом знал.
– Что ж… – орангутанг по очереди посмотрел на своих коллег. – Думаю, все согласятся, что эта работа заслуживает высшего балла.
Профессор Хиклин и анаконда одновременно кивнули. Завкафедрой вновь посмотрел на Бруно.
– Давайте зачетку, юноша.
Не веря своему счастью, Бруно дрожащей лапой протянул зачётку орангутангу. Тот схватил ручку, быстро вывел оценку напротив графы «Курсовая работа» и поставил размашистую подпись, заметно вышедшую за пределы клеточки. Возвращая зачетку Бруно, завкафедрой одарил его скупой улыбкой.
– Можете быть свободны.
Бруно спешно начал вновь сворачивать работу, но вовремя остановил себя (даже после защиты работа не потеряла той ценности, которую она несла для Бруно) и продолжил это делать более плавно. Закончив, он схватил цилиндр и попрощался с преподавателями, а затем быстрым шагом направился к двери.
По пути он раскрыл зачетку и посмотрел в неё, словно желая своими глазами убедиться, что там стоит самая настоящая, взаправдашняя пятёрка. Она действительно там оказалась, и Бруно захотелось плясать от счастья.
Уже открывая дверь, он услышал шипение анаконды:
– Альфред, ты на сегодня всë?
– Да, Рита, – ответил профессор Хиклин.
– Завидую, – шикнула та, похоже, больше в шутку, – у меня еще дипломники.
– Удачи, – дружелюбно пожелал Альфред в ответ.
Бруно вышел из аудитории. Народ ещё не до конца разошёлся, но Бруно был последним в списке, поэтому никого больше не вызвали. Все общались между собой, но Бруно как-то не решился влиться в их компанию. Он решил пойти домой и поделиться своей радостью с сёстрами. Они-то уж точно его поддержат. Пятёрка за итоговую работу – это понятно каждому.
Бруно спустился по лестнице, прокручивая мысль о том, что он смог доказать самому себе, что не зря проучился весь год и сможет стать настоящим художником и, может быть, весьма неплохим. Да ещё и с магической кистью почти что собственного изобретения.

Выйдя из здания университета, Бруно глубоко вдохнул свежий воздух и на несколько секунд замер на крыльце, словно пытаясь продлить этот блаженный миг.
– Молодец, Бруно, – услышал он рядом голос Альфреда, – я же говорил, что ты справишься.
– Спасибо! Но я бы не смог это сделать без вашей поддержки и наставлений.
– Мне всё ещё кажется, ты себя недооцениваешь, – с улыбкой покачал головой профессор Хиклин, – способностей, таланта и фантазии у тебя точно хватит на нескольких.
Бруно пожал плечами. Он, честно говоря, не знал, что сказать дальше, но завершать начавшийся разговор неловким молчанием не хотелось.
– Экзамен как-то даже быстро закончился. Я боялся, будет дольше. Успею домой до темноты.
– Не любишь ночь? – взглянул на него профессор.
– Угу… – вздохнул Бруно. – Была одна… Неприятная история.
– Хочешь этим поделиться?
Бруно подумал, а затем начал свой рассказ.
– У меня папа… В общем, он работает на фабрике часов. Классе в восьмом он решил сделать мне подарок на день рождения – часы. Красивые такие, дорогие… Цифры в древнем стиле, как писали до распространения фелинийского, и стрелочки, витиеватые на концах, золотистые, а фон красный. Ну и ремешок такой кожаный был, качественный, приятного цвета. Мне они прямо очень нравились, я их снимал, только когда спать ложился. И как-то раз у меня много уроков было во второй смене, да ещё и занятия дополнительные, и возвращался я домой, когда уже совсем темно стало. Нужно было через переулок пройти, а там бандиты оказались… Потребовали отдать деньги, но у меня не было с собой вообще ничего. Тогда их главарь, медведь-громила, хотел меня побить уже, но тут один из них, копытный какой-то – не разглядел его – заметил часы и сказал, что они вполне сойдут в качестве платы. За проход по их территории, как он сказал. Ну и отобрали. Мама, конечно, ругалась сильно, мол, она сразу говорила, что я безалаберный и такой дорогой подарок точно испорчу, чего деньги тратить… Отец мне подарил потом другие, конечно, попроще, но всё равно неуютно, когда темно становится…
Профессор Хиклин, кажется, сделался каким-то задумчивым.
– Да, жуткая история… Неудивительно, что она до сих пор вызывает у тебя такие ассоциации.
Бруно кивнул.
– Вроде я уже не маленький, темноты бояться… Да нет, я и не боюсь особо. Просто стараюсь возвращаться домой пораньше, и всё.
– В этом ничего постыдного нет. Животные боятся самых разных вещей, даже длинных слов. Уж казалось бы – что может быть не так? А вот так бывает. У меня была одна студентка с такой фобией… Жалко её. Да и тебя тоже. Но всё же многие животные не очень-то любят темноту и стараются избегать её, особенно, если столкнулись с чем-то таким же. Я бы даже сказал, что естественно. Ты молодец, что борешься с этим.
По его медленной речи и тону Бруно начал догадываться о том, что профессор что-то задумал, но что, он не знал. Да и почему-то профессор имел привычку не рассказывать о своих планах до того, как придёт время им исполниться. Наверное, ему казалось, что так интереснее. Или же, что более вероятно, он боялся разочаровать окружающих, если задуманное не удастся. Бруно снова удивился и обрадовался тому, как хорошо они с профессором понимали друг друга.
Они шли вместе и разговаривали о самых разных вещах. Бруно всё радовался, какой у них похожий взгляд на жизнь и на творчество. Ему очень-очень повезло познакомиться с профессором. После их встречи жизнь Бруно словно расцвела яркими красками, как набросок, когда его красишь. Альфред принёс в неё новое дыхание, подарил Бруно вдохновение и веру в себя.
Да, он всё ещё грустил из-за того, что его чувства к Линде были невзаимны – разве это так быстро забудешь? – поэтому старался погружаться в учёбу и особенно в творчество. Когда становилось особенно тоскливо, Бруно открывал свой блокнот и рисовал какую-нибудь картинку или даже создавал магическую. Конечно, в комнате не хватало пространства, чтобы вешать их все, поэтому старые, казавшиеся Бруно плохими и неудачными, он сворачивал и убирал в ящик стола. Там уже накопилось много таких светящихся цилиндриков.
А профессор… Он бы наверняка нашёл слова, чтобы подбодрить Бруно в этой истории, только надо было набраться духу всё рассказать, а Бруно пока не решался и переживал всё внутри. Это был маленький уголок его сердца, о котором, пока что, не подозревал никто (хотя, возможно, профессор догадывался по настроению Бруно, но прямо не спрашивал из вежливости). Да и Бруно почему-то чувствовал неловкость и смущение, когда представлял, что делится таким с профессором.
У дома Бруно они разошлись. Открывая дверь, Бруно подумал, что не так уж и страшны слова родителей, когда есть такой друг и наставник.

Практическая магия оказалась чуть легче, чем предполагал Бруно. Может, повезло с билетом. А может быть, немного прав был и Рант с его «делай, что и так умеешь».
На этом экзамене студенты вытягивали билеты, в которых были написаны три заклинания, владение которыми нужно было продемонстрировать. Бруно страшно волновался, но всё же сделал всё правильно и получил свою заслуженную пятёрку.
Когда его наконец отпустили и настала настоящая свобода, та самая, долгожданная, Бруно не хотелось возвращаться домой. Он так долго ждал этого момента, а вот что с ним делать придумать ещё не успел. Но оказаться сейчас дома ему совершенно точно не хотелось. Там ничего особенного его не ждало, а если ещё и мама в плохом настроении окажется… Да ещё и профессор Хиклин назначил ему встречу. До неё времени оставалось предостаточно, и в эти минуты Бруно был предоставлен сам себе.
В конце концов решение его оказалось довольно простым. Бруно отправился на прогулку. Неважно, куда – лапы несли его сами, а он гонял в голове разнообразные мысли и наслаждался всем, что его окружало. Такое состояние у него бывало довольно редко, и нужно было ловить каждый миг этого спокойствия и расслабленности.
Добредя до парка, того самого, где они гуляли с Линдой и Хью, Бруно нашёл себе лавочку в, наверное, самом уединённом уголке, какой он только смог найти. Стряхнув с неё пылинки, Бруно уселся и достал из рюкзака свой плеер. Подобрав плейлист, он вставил наушники в уши и постарался расслабиться.
Почки на большинстве деревьев уже распустились. На небольшой полянке, куда свободно проникал свет, не встречавший препятствий в виде их крон, расцвели одуванчики. Десяток маленьких жёлтых солнышек на траве… Казалось бы, одуванчики – самые обычные в мире цветы, какие только можно себе представить. Огородники борются с ними, чтобы они не соперничали с их посевами, а все остальные проходят мимо, не замечая. Правда, есть и дети, которые плетут венки из жёлтых цветочков и дуют на белые, радостно смеясь, когда семена разлетаются по сторонам. Но дети вообще видят этот мир иначе, чем взрослые. У них меньше невзгод и тревог, а многие дети ещё не подозревают о зле, которое существует в мире, и думают, что всё всегда хорошо, а раз у них так, то и во всём мире все живые существа радуются и процветают. Потом дети растут, становятся подростками, а затем и взрослыми… Ну, в этом ничего такого нет – это всем хорошо знакомо, а вот детство как-то забывается, стирается из памяти. Из-за этого так часто взрослые не понимают и, что ещё хуже, не хотят понять тех, кто младше их.
И вот Бруно снова увидел в этих одуванчиках что-то особенное. Как будто эти славные цветочки были самим воплощением жизни, стремления жить, процветать и радовать других. Эта картина казалась такой умиротворённой, особенно после всех волнений и переживаний. Эти мгновения спокойствия казались заслуженной наградой за последний год Бруно. Сначала он боялся не сдать экзамены и не поступить в университет, потом долго осваивался и привыкал к новой студенческой жизни, пытаясь начать с кем-то общаться, потом грустил из-за Линды и Хью и снова боялся экзаменов… Так что да, теперь возможность просто сидеть на лавочке, подставляя лицо солнцу, слушая любимую музыку и любуясь на солнышки-одуванчики казалось даром свыше, никак не меньше.
Бруно посидел так какое-то время. Наконец, решив, что уже пора бы идти (опаздывать очень не хотелось), он посмотрел на часы на лапе и понял, что сделал это как раз вовремя – времени было впритык, только-только дойти до места бы хватило.
Он шёл по улицам и, кажется, наслаждался всем, от погоды до трещин в старом асфальте. Иногда он ловил странное ощущение, что на него кто-то смотрит, но отмахивался от него. Это случалось не в первый раз за последние дни, но тогда Бруно списал всё на волнение и недосып. Теперь же он был слишком расслаблен, чтобы на этом зацикливаться. Ну и что? Он в публичном месте, что, никто не может на него даже случайно посмотреть? И, по правде говоря, Бруно надеялся, что это чувство само как-нибудь пройдёт, поэтому не хотел акцентировать на нём внимание.
Оставалось пройти совсем немного. Бруно свернул в переулок – там его и ждал профессор. Это была совсем узенькая улочка со старыми трёхэтажными бежевыми домами. По этому переулку крайне редко кто-то ходил, и ночью он становился опасен, но днём этот путь был даже уютнее и приятнее, чем переполненная центральная улица. Сейчас, правда, Бруно боковым зрением увидел, как кто-то пробежал мимо него, словно чья-то тень мелькнула.
Как только Бруно прошёл пару шагов, его охватил леденящий ужас. Он был настолько шокирован, что впал в ступор и даже не сразу понял, что именно он увидел.
Прямо перед ним, чуть дальше на тротуаре лежал профессор Хиклин.
Каким-то чудом Бруно вновь обрёл способность двигаться и рванул вперёд.
– Профессор! – крикнул он. Он бросился к нему – и откуда только силы взялись?
Профессор Хиклин тяжело дышал. Совсем рядом с ним на земле лежал какой-то предмет, но Бруно было не до этого.
– Что с вами? – спросил он и только потом заметил кровоточащую рану на боку. – Кто это сделал?! Что произошло?!
– Бруно, подожди, не так всё и страшно, – профессор через силу улыбнулся. – Я хотел увидеть…Тебя. Вот это должно быть твоим.
Он указал на предмет на асфальте. Бруно поднял его и с удивлением узнал в нём собственные часы. Те самые первые часы, которые у него отобрали бандиты. Время, конечно, оставило на них свой след, но это однозначно были они.
– Но…Откуда? – изумлённо спросил Бруно.
– Мой племянник в подростковом возрасте связался с плохой компанией. Они шатались в округе и хулиганили. Да если бы просто хулиганили! Шантажировали, отбирали ценности, пару раз избивали. Потом все-таки случилось так, что Барри – это так моего племянника зовут – осознал, что творит, и отказался общаться с этими бандитами. Сейчас он живёт обычной жизнью и больше не думает о чём-то таком, но прошлое имеет свойство возвращаться… и когда ты мне рассказал ту историю, я понял, откуда у Барри часы. Вчера я зашёл к нему и попросил отдать, потому что… потому что они должны принадлежать тебе. Вот, отдал…Значит, я всё сделал, что должен был… Да, всё абсолютно правильно…
– Что должен был?… – Бруно пробрала дрожь. – Не говорите так! Вы ещё много чего можете сделать в этом мире! Скажите, кто на вас напал?
Профессор молчал. Он улыбался и невидяще смотрел вперёд. И вдруг осознание достигло разума Бруно, словно его тело насквозь пронзили ледяным копьём. Он во весь голос крикнул что-то невразумительное, но полное испуга, стал нащупывать пульс. Его не было.
Бруно вдруг ударился в панику и перестал соображать. Подсознание напомнило ему, что в какой-то книге герой кого-то спасал, закрывая кровоточащую рану. Поэтому Бруно попытался закрыть лапами рану профессора, чтобы остановить кровотечение.
Бруно била дрожь, он старался что-то сделать вновь и вновь, но с каждым действием его лапы словно слабели всё сильнее, а мысли и чувства путались всё больше и больше. Бруно знал, что надо что-то сделать, и из-за этого мыслей своих словно не замечал. По крайней мере, потом он не мог вспомнить, о чëм думал. Помнил только охвативший его ужас и страх, отчаянные попытки как-то помочь профессору, вернуть его к жизни… Это было важнее всего. В те мгновения Бруно с охотой обменял бы что угодно на жизнь профессора!
Так прошло какое-то время, и вновь Бруно даже не подозревал, сколько именно. Наконец он отошёл, посмотрел на тело и абсолютно без сил сел рядом, автоматически положив часы в карман. Бруно ощущал только опустошение, оглушающую горечь и невыносимую скорбь. Он ещё не знал, что и думать (может, и вовсе перестал думать), но совершенно точно чувствовал, хотя и не смог бы подобрать слов, чтобы описать всё то, что охватило его душу. Он зажмурился и понял, что из глаз по щекам стекают крупные слëзы. Горло перехватило, и Бруно разрыдался, трясясь всем телом и почти задыхаясь.
Это из-за него. И только из-за него! Никто бы не напал на Альфреда, если бы он не ждал здесь Бруно с этими дурацкими часами. Если бы не он, профессор был бы жив!!! Самого лучшего животного в жизни Бруно теперь нет! И никогда он больше не вернётся, не улыбнётся Бруно! Не создаст новую картину, не порадует студентов ободряющими словами и похвалой! Всё, что было ценного в жизни Бруно, теперь ушло!
– Это он сделал? – услышал Бруно чей-то недоверчивый голос сзади, но на звук не обернулся. Словно он звучал в какой-то параллельной реальности.
– Какая разница, он или не он? Наше дело взять, а там уж разберутся, – ответил другой. – Эй, парень. Вставай давай. Чего расселся?
Бруно не двигался.
Кто-то с силой пошевелил его за плечо.
– Вставай, тебе говорят! – со злостью крикнул тот же голос.
На этот раз Бруно подчинился, но словно по инерции. Он открыл глаза и увидел двоих в полицейской форме: очкового медведя, всё ещё сжимавшего его плечо, и пуму. За ними посреди переулка стояла полицейская машина.
– Так, – пума откашлялась, – вас застали на месте преступления… ну, вы и сами это видите. Мы должны записать ваши показания. Ваше имя?
Бруно молчал несколько секунд.
– Бруно Энтрип, – тихо сказал он. Ему подумалось, что горло словно стало сухим, как наждачная бумага.
Пума заскрипела ручкой, записывая. Медведь всё ещё держал его, но Бруно не обращал внимания.
– Расскажите, как всë было, – деловым тоном велела пума.
– Я…Пришëл сюда, увидел профессора… Хотел помочь… – Бруно не понимал, каким образом у него вообще получались слова. Не то чтобы он хотел говорить, они лились сами, но при этом постоянно натыкались на какие-то препятствия.
– Но случайно убили, – хмыкнула пума.
– Нет! – неожиданно эмоционально воскликнул Бруно. – Наоборот! Я спасти его хотел… это до меня произошло… Я не знаю, как…
Пума что-то записала на лист бумаги на планшете.
– Ладно, он явно в шоке, – сказала она напарнику, – закинь его в машину. Про налапники не забудь.
– Я что, дурак, что ли? – обиженно засопел медведь и потащил Бруно к машине. Он даже не упирался, не говорил, что произошла какая-то ошибка. Ему было почти всё равно.
– Где этот медик? Вечно опаздывает, – недовольно сказала пума. – Я не могу без него разобраться с телом! Да и свидетелей тут не доищещься. Никто в здравом уме здесь не шатается и вообще не живёт.
Бруно пропустил всё мимо ушей. Медведь обыскал его, пошарив по карманам, но ничего не забрал, включая злополучные часы (Бруно даже на секунду пожалел об этом). Затем на него нацепили налапники и запихнули на заднее сиденье машины, пристегнув ремнём безопасности. Бруно словно не обращал внимания на то, что с ним происходило. Как-то, словно в тумане, осознал, что его обвиняют в убийстве его наставника. Неужели им не очевидно, что он на такое в жизни не способен?! По нему же всё видно, что для него значит эта смерть!!
Может, просто бездушные?
Бруно не знал, как долго он так сидел. Вдруг он заметил, что его лапы слегка испачкались в крови, и Бруно ужаснулся до глубины души. Это же кровь профессора… Он хотел вытереть их об одежду, но это было бы ещё хуже.
Слëзы беспрестанно лились из глаз. Наконец, тело профессора накрыли и унесли. Полицейские сели в машину, и она завелась, увозя Бруно прочь из этого переулка.

***

Бруно провёл в камере уже два дня. Но он не мог до конца осознать, что он заточен. Внешний мир стал для него почти сном. Все выглядело нереально… Гибель профессора Хиклина доставляла Бруно невыносимую боль, но при этом он также будто ничего не чувствовал. Это походило на некую анестезию, которая защищала его от губительной боли. Он просто выпал из реальности… Все было будто в тумане.
Никогда, никогда он своими глазами не видел смерти. Это было для него чем-то далеким, несуществующим, поэтому Бруно просто поверить в это не мог… Мыслей не было в голове. Эмоций тоже. Не хотелось делать ничего: ни жить, ни умирать. Просто ничего, просто пустота. Это все неправда, но при этом правда. Как странно…
Есть Бруно не мог, просто ничего не лезло в горло. Пил он мало и тоже через силу. В основном несчастный художник просто лежал на лавочке и смотрел в потолок, как растение. Почему он не может даже плакать? Эмоций нету совсем, но при этом ему бесконечно паршиво… как так может быть?
Это все просто не могло быть правдой. Бруно не мог до конца осознать, что его учитель со всей его богатой душой мог просто взять и исчезнуть навсегда… ведь не может что-то настолько невероятное и сложное исчезнуть! Как?!

Сначала Бруно не допрашивали, поскольку он не отвечал ни на какие вопросы, пребывая в каком-то ином пространстве. Зато к нему пустили маму и сестёр.
– Это какая-то глупая ошибка! – раздражённо заявила мама. Иви в это время положила перед ним пакетик с кусочками вишнёвого пирога. – Я попросила твоего отца поискать приличного адвоката, но он не успел. Дали какого-то молодого неуча. Но это уже неважно, тебя выпустят. Они тебя вообще видели? Никто в здравом уме не поверит, что ты способен на убийство!
Почему из её уст это звучало как недостаток?
– Мама… – начала Джилл, но ей не дали договорить.
– Нашел время искать проблемы на хвост. Нечего тебе по тюрьмам рассиживаться. Без тебя мы вообще не справимся. Ты хоть стипендию приносишь, да и работать пойдешь. Так что подбирай сопли-слюни и готовься к оживленному графику, когда выйдешь отсюда.
– Ну всё, – сказала Джилл, – это уже чересчур.
– Не указывай мне! Я как-нибудь сама разберусь.
Бруно молчал, глядя в пол.
Тут дверь в камеру приоткрылась, и заглянул дежурный пингвин в форме.
– Вам пора идти, – напомнил он. – Время закончилось.
– Скоро увидимся, – сказала мама. – Адвокат со всем разберётся.
Они вышли, пингвин притворил за ними дверь. Бруно опять остался один, и неясно, благом это было или злом.

На следующий день неожиданно пришёл новый посетитель. Это был тукан, который в когтях нёс чёрную папку. Бруно удивлённо уставился на него. Он не был одет в полицейскую форму, но кем же он тогда был?
– Здравствуйте, – вежливо поздоровался тукан, положил папку на стол и сел на спинку свободного стула. – Меня зовут Ядар Грегс, – продолжил он, – я буду вашим адвокатом.
Бруно замялся, не зная, что ему делать.
– Бруно, – прохрипел (давно ничего не говорил) он. – Бруно Энтрип.
Ядар протянул ему лапу, и Бруно очень осторожно, едва касаясь, пожал её.
– Ваши родители мне уже кое-что рассказали, но полную картину произошедшего я могу получить только от вас. Мне нужно это, чтобы защитить ваши права в суде и добиться справедливого приговора. Я понимаю, что вспоминать происходящее может быть тяжело, но постарайтесь, пожалуйста, вспомнить все детали и ничего не утаить, даже если вам кажется, что они не красят вас. Я вас осуждать ни в коем случае не буду, я здесь не для этого. Мы просто хотим вам помочь.
Бруно помолчал какое-то время, глядя в никуда. А затем начал свой рассказ. Он спотыкался и заикался, но рассказывал всё точно, ничего не путая: это было просто невозможно, после того как он сотню раз прокрутил все события в голове. Бруно закончил, Ядар какое-то время обдумывал услышанное.
– Кошмар, – наконец подал голос Ядар. Бруно вдруг почему-то удивился, какой он был громкий и звонкий. Наверное, туканам так и положено, но после всего произошедшего ему это казалось странным.
– Очень… сочувствую вам.
Бруно молча кивнул.
– Вы сказали, что вы почувствовали воздействие тёмной магии?
– Я.. Я не уверен… То есть, поначалу я не придал этому значения, а потом решил, что почувствовал… Может, я путаю…
– Так… Если профессор был убит магией, это установят. Я могу ходатайствовать о дополнительной магической экспертизе, но это уже потом… А вы владеете тëмной магией?
– Нет. Вообще нет…
– Тогда, судя по всему, у вас бы и не получилось, – сказал Ядар мягко. – Это хорошо.
– Почему? – спросил Бруно.
– Потому, что мы на суде сможем доказать вашу непричастность к убийству, так как вы физически не способны были нанести такой удар, – объяснил Ядар. – Пока, конечно, об этом говорить рано, мы ещё не знаем, от чего именно умер профессор. Может… Ну, с такой раной трудно предполагать ненасильственную смерть, но бывает всякое. Только медики знают наверняка. Пока должны допросить вас и свидетелей… Ну, их толком-то и нет. На той улице дома старые и нежилые практически. Ладно, я что-нибудь придумаю, – он, кажется, храбрился, стараясь не подавать виду, но Бруно вдруг понял, что Ядар не сильно его старше.
– Но кто-то же вызвал полицию? – вдруг спросил Бруно. – Не случайно же они там оказались?
– Кто-то из прохожих. Как мне стало известно, убийц никто не видел, только вас у тела… – Ядар словно замешкался. Бруно снова молча кивнул.
– Теперь мне ждать? – спросил Бруно.
Ядар кивнул.
– Как только появятся новости, я вам обязательно сообщу.
Он помолчал.
– Вы знаете, мы в нашей профессии не говорим о справедливости – юриспруденция не совсем об этом – но я сделаю всё, чтобы её для вас добиться. И ещë… – лапа Ядара нырнула в карман жилетки. – Вот моя визитка с номером телефона. Если я вам вдруг срочно понадоблюсь, звоните. Я на связи.

А дальше всё завертелось. Вскоре Бруно привели на допрос к следователю. Это был крупный пёс-ротвейлер, чёрный с рыжими подпалинами, носивший прямоугольные очки. Бруно как-то представлял следователей себе совсем не так: или какой-то жутко умной и самоуверенной собакой-ищейкой, или кем-то вроде того очкового медведя. Следователь не был ни тем, ни другим. Он назвался Фридрихом Лайшером, внимательно выслушал и записал всё, что ему рассказал Бруно. Когда Бруно, заикаясь, упомянул чёрную магию, Фридрих заинтересовался этим чуть ли не сильнее, чем сам Ядар. Тот, в свою очередь, сообщил своё мнение насчёт экспертизы, и Фридрих согласно кивнул.
– Да, это очень хорошее предложение. Именно это поможет установить, виновен мистер Энтрип или нет.
Он помолчал.
– Я с вами согласен, мистер Грегс. Я сам маг, и я не вижу абсолютно никакой склонности к чёрной магии у мистера Энтрипа.
– Но как вы это поняли? – спросил Ядар. – Какое-то специальное заклинание?
– Нет, – Фридрих улыбнулся, – чёрные маги обладают совершенно особым складом характера. Источником чёрной магии в душе мага служит ненависть, злоба, ярость и желание разрушать. У мистера Энтрипа не чувствуется ничего из этого, хотя, может, я ошибаюсь, и об этом говорить рано.
Бруно как-то даже немного смутился от этого. Но всё шло хорошо, он ходил на допросы и не чувствовал какой-либо недоброжелательности со стороны Фридриха. А между тем, и адвокат, и следователь развивали активную деятельность каждый со своей стороны. Как-то раз придя в полицию, Бруно увидел семейство викуний. Потом Бруно узнал, что это были жена, дочка и племянник профессора – наверное, тот самый Барри. Он носил красную кожаную куртку и поглядывал в сторону Бруно с опаской. Как только Барри понял, что Бруно заметил его взгляд, сразу же отвернулся. Наверное, ощущал свою вину.
Прохожий, который вызвал полицию, тоже был вызван как свидетель. Он был единственным свидетелем вообще. Это оказался ленивец, довольно молчаливый и хмурый. А ещё как-то раз на допросе Бруно присутствовал какой-то важный полицейский, даже главнее Фридриха. Бруно показалось, что он настроен крайне недоброжелательно по отношению к нему и сделает всё, чтобы Бруно посадили за решётку. Его версия была такая: Бруно якобы не хотел делиться с профессором деньгами за их общее открытие и решил устранить «соперника» (какая чепуха!!!). Несмотря на всё это, Фридрих оставался относительно спокойным, хотя как-то раз Бруно видел, что они с начальником, встретившись в коридоре, чуть не сцепились. Бруно не понимал, чем всё происходящее вызвано. Этот полицейский был котом – может, он просто не любит собак?
– Если так, то это очень непрофессионально, – сухо сказал Фридрих, когда Бруно высказал свое предположение при нём и Ядаре. Больше, кажется, Фридрих ничего по этому поводу говорить не собирался и старался быть очень осторожным в словах.
Но однажды на очередной встрече Фридрих зачитал им с Ядаром только что подписанный документ. Суть его заключалась в том, что Бруно признавали невиновным и отпускали домой. Бруно был потрясён, ошеломлён, удивлён – в общем, его состояние можно было описать любым подобным словом. Ядар, кажется, не ожидал этого едва ли не больше чем Бруно (как он потом признался, Ядар уже рассчитывал, что придётся изо всех сил отстаивать свою позицию в суде и надеяться не то что на оправдание, а на небольшой срок тюремного заключения). Фридрих сказал им, что дело он продолжит расследовать и непременно узнает, кто же убил профессора. А ещё… Сказал Бруно не отчаиваться.
А потом произошло самое неожиданное, потрясшее Бруно до глубины души, едва ли не больше, чем смерть профессора. Фридриха и его жену Гризельду нашли убитыми в собственном доме. Свидетельницей убийства стала их маленькая дочка Тейра. Как потом Бруно рассказал Ядар, бывший теперь адвокатом и Тейры это было каким-то образом связано с ним, Бруно. Убийцы не хотели, чтобы Фридрих отпустил Бруно и сообщали об этом в записках Фридриху. Ядар сказал, что Фридрих был слишком честным и храбрым, чтобы после угроз взять и отказаться своих принципов. Бруно, помнится, тогда спросил: «Неужели он не понимал, что это может быть опасно?». Ядар задумчиво ответил: «Не знаю. По идее, должен был. Может, надеялся, что обойдётся… Мы ведь часто надеемся не на самый худший исход и не хотим признавать его вероятность, пока он не наступит. Наверное, благородность и верность себе Фридриху были важнее любых опасений».
Бруно очень долго думал об этом. Мысли о Лайшерах едва ли не вытеснили мысли о профессоре. Фридрих был таким благородным, честным, справедливым, несомненно храбрым… и такой ужасный исход. Бруно мало знал этого пса, но был абсолютно уверен, что он этого не заслуживал. Никто не заслуживает!
А каково маленькой Тейре Лайшер, потерявшей сразу обоих родителей? Бруно видел её на той последней встрече с Фридрихом (всего за день до его смерти!). Она сидела на стуле, болтала лапами и, кажется, изо всех сил пыталась понять, что же происходит.
И Бруно решился. Письмо. Он должен поддержать Тейру. Их трагедии так болезненно похожи… И однажды он взял чистый лист, ручку и сел за стол. Мысли крутились в голове, и он никак не мог придумать, с чего же начать. «Уважаемая Тейра», – наконец написал он. Да, она маленькая (сколько ей, интересно? Восемь лет? Девять?), но тоже заслуживает уважения.
А все-таки, кто он ей? Да никто, один раз виделись и даже не общались… Ну и что?
«Мы лишь один раз виделись с вами и, наверное, даже больше и не встретимся. Но нас объединяет связь с теми преступниками, которым вздумалось разрушить наши жизни», – как будто бы слишком пафосно… Или нет? Вроде ничего. Иначе и не скажешь.
«Я искренне соболезную Вашему горю», – обязательная фраза, без неё никак. Иначе бы Бруно и не решился. Так… Надо объяснить хоть что-то. «Фридрих был великим, невероятно умным и действительно честным, порядочным псом. Я рад, что мне довелось познакомиться с ним, хоть и при таких обстоятельствах. Именно благодаря Фридриху и Ядару мне удалось хотя бы немного добиться справедливости. Смерть Ваших родителей – большая потеря для всех нас». Да, пожалуй, что так. Хотя нет, слишком грустно, а он все-таки хочет подбодрить её.
«Тейра, я уверен, что однажды Вы станете такой же замечательной, какими были Ваши родители. И помните, что вы в любое время можете рассчитывать на мою помощь – я всегда буду готов вам помочь, чем смогу, как бы далеко от вас я ни был. Вместе мы сильнее. Всегда», – Бруно сначала и не думал заканчивать именно так, но лапа сама несла его. Получилось хорошо. И Бруно знал, что и правда поможет, если вдруг придёт время.
«Сердечно ваш,
Бруно Энтрип».
Он ещё раз перечитал письмо. Да, вот так. Просто, честно и искренне. Лишь бы это правда ей помогло…
Бруно запечатал письмо в конверт, подписал и отдал Ядару, попросив передать Тейре. Он кивнул и посмотрел на Бруно с каким-то уважением в глазах, хотя ничего и не сказал.
И всё же никто не понимал причин происходившего, хотя самые разные теории, конечно, строили и следователь, и Ядар, и сам Бруно, гонявший разрозненные догадки в голове. Установить личности убийц не удалось, хотя Тейра смогла рассказать о них кое-что. Но это были лишь те, кто пришёл к Лайшерам, и даже их установить не удавалось, не говоря уже о тех, кто убил профессора, оставив следы тёмной магии. Теперь и дело самого Бруно казалось ещё более загадочным – хотя уж куда сильнее?

После самой тëмной ночи самый красивый рассвет

Второкурсник Бруно Энтрип шёл по коридору, поддерживая лапой увесистую сумку.
Благодаря Фридриху и Ядару Бруно был полностью оправдан и вернулся к обычной жизни. Вернее, к жизни, похожей на его прежнюю.
Несмотря на увещевания и даже угрозы матери Бруно решил продолжать учёбу в Университете Магии, тем более, что администрация не имела ничего против. Мэдж-арт разделили на несколько предметов. Часть из них вела та самая анаконда Рита, теперь, видимо, заменявшая профессора Хиклина. Она была очень активная, жизнь так и била из неё ключом. На парах Рита часто шутила, но объясняла вовсе не так хорошо, как профессор Хиклин, и Бруно теперь проводил кучу времени, пытаясь разобраться в теме. Рисование и учёба были его единственным спасением от тяжёлой тоски, словно тянувшей его вниз, цепляясь за сердце.
Внешне Бруно оставался прежним, но вот внутри... Он чувствовал себя так, будто целая половина его души куда-то улетучилась вместе со смертью его наставника. Теперь Бруно не забавляли ни шутки одногруппников, ни колкие, но остроумные фразочки Риты. Иногда ему казалось, что он словно постарел на несколько лет за всего лишь одно лето.
Теперь будущих творцов учили пользоваться именно обновлённым заклинанием магической кисти, и всякий раз, как Бруно нужно было его применить, жёсткая лапа железной тоски сдавливала его сердце. Бруно даже думал отказаться от использования новой формулы хотя бы в домашних работах и рисовать старой доброй кистью. Его останавливало только то, что профессор не хотел бы, чтобы его изобретение было забыто.
Сначала Бруно хотел выбросить злополучные часы. Они вдруг стали для него виновниками смерти профессора, и Бруно не мог смотреть на них без злобы и тревоги. Несколько раз он порывался бросить их в мусорное ведро, но что-то его сдерживало. Он решал, что обдумает это, когда успокоится, но когда успокаивался, вспоминать о часах не хотел. Свои часы, которые он носил раньше, он тоже перестал надевать, ведь из-за них Бруно возвращался мыслями к злополучным часам и к гибели Хиклина.
Однажды Бруно все же решил, что теперь он точно выбросит чертовы часы. Он знал, что хочет этого, правда хочет. Бруно взял часы с полки и бессмысленно посмотрел на циферблат.
Тут он подумал: что бы Хиклин сказал на его месте? Он точно не винил бы несчастные часы в произошедшем. Они-то в чем виноваты? Он хотел вернуть их Бруно. И… Даже в последние минуты он был рад, что сделал это. И если Бруно сейчас их выбросит, то это обесценит его старания. Разве этого он хочет? Нет, конечно нет.
Бруно вздохнул и надел часы на лапу. Он посмотрел на них снова и грустно улыбнулся. Хоть они и принадлежали ему по праву, они очень сильно напоминали о профессоре, его искренней доброте и больших блестящих глазах. Но всё же он просто должен носить их. В знак памяти и скорби.
И всё же состояние Бруно усугублялось тем, что он чувствовал свою вину не за одну, а за три смерти – профессора, Фридриха и Гризельды. Если бы Фридрих не взялся защищать Бруно, они остались бы живы... Боль и горе терзали Бруно чуть ли не ежеминутно.
Ядар же вовсе не считал, что Бруно виноват в этом. Они все ещё немного общались, даже когда суды закончились, и Ядар высказался, что Бруно никак не мог предугадать все эти смерти и спасти убитых. Даже Фридрих, сказал он, не смог, а ведь он был одним из самых опытных в таких вещах, внимательных и осторожных псов.
Бруно ещё терзала вина за несчастье Тейры. У Ядара остались контакты тех, кто забрал её к себе. Это была какая-то иностранная дама-пудель. Ядар рассказал Бруно, что Тей почти освоилась на новом месте и ей уже даже меньше снятся кошмары, однако за этим таилось что-то странное, и Ядар, кажется, сам старался избегать этой темы из какого-то суеверного чувства. Будто семья, принявшая Тейру, была не совсем обычной. Бруно надеялся, что у Тейры всё будет хорошо, кем бы эта заморская дама ни оказалась.
Что касается самого Бруно, он, кажется, ни провёл ни единой ночи такой, чтобы ему не приснился сон. Иногда он видел кошмарные и жуткие сцены с телом профессора, и словно вновь переживал это. Порою после таких кошмаров Бруно резко просыпался и чувствовал следы слëз на щеках. А иногда Бруно снились удивительно светлые сны – яркие и счастливые. В них профессор словно бы не умирал, и почти каждый раз в таком сне Бруно видел именно его. Они вели мирную беседу, как и раньше, но, проснувшись, Бруно никогда не мог точно вспомнить, о чём она была, хотя знал наверняка, что это было, вне всякого сомнения, что-то светлое и доброе. Но в любом случае, едва открыв глаза, Бруно вновь чувствовал терзающую его боль. Тогда он начинал смотреть на потолок или стены своей комнаты, стараясь ни о чем не думать, но это ему не удавалось. Бруно либо вновь терзал и мучил себя чувством вины за смерть профессора и Лайшеров, либо представлял, какой была бы его жизнь, останься профессор живым.
Ещё он много раз прокручивал в голове тот день, когда его жизнь разделилась на «до» и «после». Бруно ругал себя за то, что не придавал достаточного значения этому странному ощущению, что за ним наблюдают. Что не обратил внимания на выскользнувший из переулка силуэт, похожий на тень – наверное, это и был убийца! Порою ему этот силуэт чудился в тёмных углах или в тенях на стене. Теперь Бруно всё время казалось, что кто-то стоит за его спиной, но всякий раз, когда он оглядывался, он не видел ни-ко-го. В такие моменты его тело всё равно цепенело, а глаза отчаянно искали того, кого и не могло там быть. Он никогда никому об этом не говорил – боялся, что могут посчитать сумасшедшим. А может, с его головой действительно что-то сделалось после всего этого. Бруно боялся признаваться в этом даже себе, но и вздрагивать от неприятного холода, пробегавшего по спине, уставал.
Тем не менее, изобретение Бруно принесло немало хорошего ему и его семье. Через месяц после освобождения Бруно пригласили на торжественное мероприятие, где ему вручили денежное вознаграждение за его изобретение. Надо сказать, денег ему заплатили раз в пять больше, чем его родители хоть когда-то видели.
Мама была готова визжать от восторга. Бруно купил ей с отцом новую машину и двухэтажный дом, о котором мама давно мечтала. Он свозил семью на курортный остров на месяц, и после этого мама совсем перестала упрекать Бруно в том, что он стал художником и магом.
– Честно, – говорила она как-то сыну, лежа на пляже, – я так и не поняла, что ты такого изобрел и почему тебе за это так много заплатили, но раз это принесло столько денег, то, пожалуй, польза от твоего искусства есть.
– Надо же, – грустновато усмехнулся Бруно, – спасибо, мама.
Но мама, похоже, печали в голосе Бруно не заметила. Она с наслаждением потянула из стаканчика разноцветный холодный коктейль и откинула голову на лежак. А вот папа, который лежал с другой стороны от Бруно, почему-то взглянул на него как будто бы внимательно. Но смотрел он недолго, да и Бруно не стал спрашивать его, о чем же он думал в тот момент. Не привык он говорить с отцом о чем-то внутреннем.

Бруно подошёл к кабинету, где обычно проводили свободное время преподаватели мэдж-арта. Ему нужно было сдать одну из работ, которую он пропустил во время болезни, которые стали теперь одолевать его гораздо чаще, чем раньше, словно стараясь наказать за тех, кто пострадал из-за него. Но Бруно знал, что этого никогда не будет достаточно, чтобы заплатить за всю эту боль.
Он постучал в дверь. Никто не ответил, и он осторожно повернул ручку, входя внутрь.
Внутри и в самом деле было пусто, но взгляд Бруно зацепился за стол профессора Хиклина в уголке. Бруно видел его несколько раз и с удивлением заметил, что ничего не изменилось. Как будто семья профессора и его коллеги решили оставить этот уголок памятью о своём близком.
Бруно подошёл поближе, разглядывая стол. Как и прежде, все карандаши и ручки аккуратно стояли в стакане. На столе лежала какая-то огромная папка, почему-то совсем не запылившаяся. Может, кто-то следил за этим? Бруно неожиданно ярко представил, как дочка профессора заходит сюда, бережно протирает стол и папку тряпочкой, поправляет карандаши и шторы на окне слева от стола, пуская в комнату больше света…
Бруно поднял взгляд на стену. Там висело несколько пейзажей, созданных магией, несколько портретов Альфреда с семьёй. Взгляд Бруно зацепился за тетрадный листок в рамке. Он узнал свою формулу. Оказывается, профессор хранил её...
У самой боковой стены висела фотография, пожелтевшая и немного выцветшая от времени. Бруно пригляделся. Там была изображена викунья, очень похожая на профессора, но много моложе его. Может быть, сестра? Дочь? Мама в молодости?
Снизу, на рамке, красовалась подпись серебристыми буквами на итриландском: "Noz moz certuz oxursum iterum». Эта фраза означала: "Мы обязательно встретимся вновь".
Бруно смотрел на этот портрет, как завороженный. Он не знал, кого потерял профессор, но было видно, что он очень её любил. Иначе он, наверное, не мог. А ещё эту фразу можно было применить и к боли Бруно. Профессор точно попал в Рай. А значит, и Бруно нужно прожить свою жизнь так, чтобы оказаться достойным его и увидеть наставника в Раю. Он очень постарается.

Наверное, если вы когда-нибудь занимались творчеством или другим по-настоящему любимым делом, вы могли увидеть здесь что-то похожее на ваши собственные чувства, и мы будем рады, если вам стало легче. Это история о взаимопонимании, о настоящих родственных душах, конечно, о творчестве и о сложностях, которые всегда возникают, чем бы вы ни занимались, но которые всегда возможно преодолеть. Очень надеемся, что вам понравилось проходить этот путь вместе с Бруно. Даже если кажется, что ты на дне, в самой непроглядной тьме есть свет, и всегда можно найти новую мотивацию продолжать двигаться дальше.
Всем людям, склонным к творчеству, хочется пожелать успехов, мотивации и вдохновения, чтобы вы могли продолжать заниматься тем, что любите. Всегда найдётся кто-то, кто сможет в вас поверить, только не опускайте рук.
Если захотите сильнее прочувствовать атмосферу произведения, то можете послушать следующие песни: «Colder heavens» Blanco White, «I'm not dead yet» Mike Posner, «Boreas» The Oh Hellos, «In the shadows» Rasmus, «Long lost» Lord Huron и «Send me an angel» Scorpions.
Если вдруг вы захотите прочитать часть из упомянутых событий с другого ракурса, на нашем сайте вскоре будет опубликован «Мрак алого цвета», рассказывающий кусочек этой истории с точки зрения Тейры Лайшер. Спасибо большое за то, что были с нами, и надеемся, что вы захотите прочитать и другие истории героев вселенной!